Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
– Идеала не существует, – напомнил я.
– Существует! – неожиданно резко выкрикнула Кира и даже подступила ко мне на шаг. – И я найду его! Неважно, сколько уйдет на это времени. Когда-нибудь мы будем вместе!
Тени танцевали в девичьих глазах, манили и пытались забраться мне в голову, но я лишь покрепче перехватил пистолет.
– Ты тоже не идеален, – отметила девушка с некоторым даже сожалением. – В тебе тоже имеется изъян. Почему ты никогда не снимаешь очков? Стыдишься своих глаз? Или это твой фетиш?
Кира требовательно вытянула руку; я только усмехнулся и сдвинул дужку очков на самый краешек носа.
– Ах! – прошипела девушка, невольно отступая назад. – Сиятельный!
– Догадалась наконец.
– Твой талант сильней, чем у Альберта…
– Назад, – приказал я, когда девушка двинулась обратно. – Еще шаг – и буду стрелять.
– Смирись, – пожала плечами Кира. – Твой талант будет моим, хочется тебе того или нет. Не бойся, все случится быстро…
Я выжал спусковой крючок, но он подался как-то слишком уж легко и выстрела не прозвучало.
– Ох уж эти новомодные игрушки! – рассмеялась девушка. – Пружинки, рычаги… Ничего нового со времен Архимеда. Ломать их – одно удовольствие, мой милый сиятельный…
Попытка передернуть затвор ни к чему хорошему не привела, наоборот – внутри титанового кожуха что-то задребезжало, словно ударно-спусковой механизм вдруг рассыпался на части и превратился в бесполезный набор деталей.
– Медь и свинец – ничто для меня, – заулыбалась Кира. – Не поможет ни сталь, ни холодное железо. Я убью тебя, сиятельный. Убью и выпью твой талант, каким бы он ни был. Не сопротивляйся, и я сделаю это нежно. Тебе даже понравится…
На меня накатила волна ужаса; я бросил заклинивший «Рот-Штейр» и вытащил из бокового кармана пиджака трехствольный «Цербер».
– Очередная игрушка? – презрительно ухмыльнулась Кира. – Мальчики такие предсказуемые…
Я ничего не ответил, просто молча утопил гашетку. Хлопнул выстрел, остро запахло пироксилином и озоном.
Кира с недоумением уставилась на дыру у себя в груди. Тень внутри нее взвилась настоящим ураганом призрачного огня и – хлоп! хлоп! – вновь дернулся пистолет у меня в руке.
Из пулевых отверстий толчками забила алая кровь, Кира оступилась на полушаге и тяжело опустилась на пол, попыталась подняться и не смогла.
– Что это?.. – вырвалось из нее вместе с хлынувшей ртом кровью.
– Всеблагое электричество и цельноалюминиевая оболочка, – сообщил я, меняя стреляную кассету на новую.
Инфернальные твари и малефики могли сколько угодно бахвалиться своими древними силами, но тягаться с прогрессом им было не по силам; магии никогда не угнаться за наукой.
Получили неуязвимость к меди, стали и свинцу? Отлично! Но как насчет алюминиевой оболочки современных пуль? Научились гасить искру пробитого капсюля и выводить из строя ударно-спусковой механизм? Здорово! А как вам электрическое воспламенение порохового заряда?
Науку не остановить. Наука сносит все на своем пути.
Перезарядив «Цербер», я прицелился в девушку, но стрелять уже не пришлось: тень внутри Киры выцвела и рассеялась, будто сдутая ветром пыль. Потустороннее присутствие исчезло, и вместе с ним исчезло то, что не давало девушке умереть. Она обмякла и безжизненно уткнулась лицом в залитый кровью пол.
Не спуская с нее взгляда, я поднял «Рот-Штейр» и попятился к туалетному столику. Там отыскал студенческий перстень Альберта, который еще не успел скрыться под потеками воска, и бросился на выход.
Мой страх никуда не делся – находиться в подвале было просто невмоготу.
Альберт Брандт отыскался в «Венецианском доже» – роскошном борделе с очевидной претензией на изысканность и респектабельность. Компанию поэту составляли три веселых девицы и пара светских львов из разряда тех великовозрастных повес, что никак не могут промотать отцовское наследство, хоть и занимаются этим круглые сутки напролет.
Мой приятель развлекал публику декламацией собственных стихов; публика внимала ему со странным для подобного места благоговением.
Разрази меня гром! Только Альберт мог увлечь посетителей борделя и шлюх балладой о любви!
– Леопольд! Спаситель! – обернулся ко мне поэт. – Ты гений! Ты зришь в самую суть! У меня открылось второе дыхание!
Оставив собутыльников, Брандт отошел к стойке бара и опрокинул в себя остававшееся в бокале вино. Небрежно вытер губы шейным платком и с нескрываемой гордостью произнес:
– Я стал прежним! – и сразу добавил: – Вина!
Рядом немедленно оказался предупредительный халдей, он наполнил бокал Альберта и выжидающе посмотрел на меня. Я отпустил его взмахом руки, но поэта уже несло, он потребовал:
– Лимонада моему другу! – и тем самым обеспечил моей персоне пристальное внимание всей почтенной и не очень почтенной публики.
Но лимонад оказался хорош. Я осушил стакан, позволил наполнить его вновь и тихонько спросил поэта:
– Где мы можем поговорить наедине?
Альберт отвел меня в отгороженный от основного зала альков, плюхнулся на заваленный надушенными подушками диван и приник к бокалу с вином. Я уселся рядом и выпил лимонада. Холодный напиток умиротворяющей прохладой разлился по телу и прогнал нервозность.
– Лео? – встрепенулся Альберт, чрезвычайно удивленный затянувшейся паузой. – Ты хотел поговорить?
– Да. Держи, – и я передал поэту его студенческий перстень.
– Мать честная! – обрадовался Альберт. – Ты нашел его? Куда он завалился, под трюмо?
– Неважно.
Альберт попытался надеть перстень на искривленный мизинец, нисколько в этом не преуспел, попробовал примерить его на другую руку, но вновь безуспешно. Тогда он вытащил из жилетного кармана серебряные часы, прицепил злополучное кольцо на цепочку и моментально потерял к нему всякий интерес.
– Я твой должник, Лео! – тем не менее уверил меня поэт.
– Не без того, – подтвердил я и вздохнул: – Кстати, насчет Киры…
– Киры? – встрепенулся Альберт. – Как она тебе? Отличная фигура у девочки. А какая страстная! Не хочешь познакомиться с ней поближе? Не пожалеешь, поверь мне!
Я только покачал головой, не став упоминать, что уже познакомился с Кирой куда ближе, чем когда-либо знал ее Альберт.
Зачем? Ценность потерянного перстня, равно как и внезапно вспыхнувшая в его сердце любовь, были распалены чарами, а после смерти «музы» поэт стал самим собой – расчетливым и циничным дамским угодником, безмерно талантливым и ничуть не менее ветреным.
– Так что с Кирой? – спросил Альберт.
– Она не хочет стеснять тебя, – сообщил я поэту. – Хочет дать тебе время прийти в себя.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
