Если табак действительно так вреден, почему же его не запретили уже давным-давно?
(Они просто не знали. В наши дни больше людей проживают достаточно долго, чтобы испытать на себе неблагоприятное воздействие табака, и сейчас у нас больше методов для измерения подобных вещей.)
Центральное положение этого софизма ничем не обосновано. Прогресс происходит по нескольким направлениям, включая научное и социальное. Постоянно появляются новые идеи, и нет никаких оснований считать, что наши предки должны были обнаружить их все. Такое предположение означает привнесение в рассуждение не относящегося к делу материала.
Хотя мудрецы древности, возможно, и обладали обширнейшими познаниями, мы можем предполагать наличие у них абсолютной мудрости не больше, нежели наличие полнейшей глупости.
Если утренние телепередачи такое уж хорошее изобретение, почему же их так долго не изобретали?
(Потому что не понимали, что людям нужна еще какая-то жвачка в придачу к утренней овсянке.)
Не только продукты и процессы коренным образом изменились благодаря новым изобретениям, то же самое касается и перемен в нашем образе жизни.
В старину людям были не нужны такие длительные рождественские каникулы, почему же теперь они вдруг понадобились?
(Возможно, в старину они и были нужны людям, просто они не могли их себе позволить. Той же ошибкой можно было бы обосновать — и без сомнения обосновывалось — использование детского труда на шахтах и фабриках.)
Этот софизм является огромным утешением для тех, кто, обладая консервативным складом характера, тем не менее не может придумать ни одного аргумента против предлагаемых перемен.
Господин председатель, это предложепие вертят так и сяк уже больше 20 лет. Если бы в нем были хоть какие-то достоинства, уж конечно, оно давным-давно было бы принято к исполнению.
(Прелесть такого подхода в том, что ваш нынешний отказ в будущем послужит дополнительным свидетельством против внесенного предложения. Как знать, возможно, и причины предыдущих отказов были не более вескими.)
Чтобы придать данному приему дополнительной силы, вы можете перечислить некоторые из призрачных легионов предков, которые могли бы поддержать идею, но не стали этого делать. Таким образом, их ряды словно выстраиваются у вас за плечами, противостоя враждебному предложению, даже если оно попросту никогда не приходило им в головы:
Нужно ли это понимать так, — что мы умнее, чем тысячи весьма знающих и компетентных людей, которые за все прошедшие годы могли бы не раз воплотить в жизнь подобную идею, но благоразумно воздержались от этого?
(Нужно ли считать, что Бетховен был умнее, чем миллионы тех, кто мог написать его симфонии задолго до него, но не стал этого делать?)
Этот софизм может оказаться чрезвычайно полезным в борьбе с общественной тенденцией к эмансипации. В самом деле, если бы участие женщин и детей в принятии решений имело какие-то достоинства, разве это не было бы обнаружено давным-давно? Тот же самый подход поможет вам противостоять профессиональным праздникам, обедам в закусочных, занятиям гимнастикой и употреблению в пищу цуккини.
Если бы имелась какая-то связь между выпиванием восьми пинт пива в день и тучностью, неужели вы думаете, — что бесчисленные любители пива за все это время не заметили бы этого?
(С какой стати? Они даже собственных ног не могут увидеть.)
Оскорбительное сравнение
Оскорбительное сравнение является весьма специфической вариацией софизма ad hominem. Вместо того чтобы оскорблять спорящего непосредственно, вы приводите сравнение, которое, по вашим расчетам, вызовет к нему презрение или подорвет его репутацию. Оппонент или его поведение сравнивается с чем-то, что должно вызывать у аудитории негативную реакцию относительно него.
Смит предлагает отправиться на прогулку на яхте, хотя знает о яхтах не больше, чем какой-нибудь армянский скрипач.
(Вероятно, вы и сами не так уж много знаете о плавании на яхтах, да и Смит всегда может научиться. Идея здесь в том, чтобы намеренно привести такое сравнение, которое выставит его в смешном виде. Возможно даже, что и среди армянских скрипачей найдутся несколько человек, которые превосходно управляются с яхтами.)
Сравнение может даже соответствовать истине с точки зрения самой проводимой аналогии. Это делает прием более эффективным, но он не перестает быть софизмом, поскольку его целью является привнести в дискуссию дополнительные, не относящиеся к ней факты, чтобы повлиять на решение.
Если наука не допускает неоспоримых утверждений, то ученый имет не больше бесспорных знаний о вселенной, чем какой-нибудь скачущии по кустам готтентот.
(Это верно, но выглядит как намеренное оскорбление с целью вызвать в слушателе более благосклонное отношение к бесспорному знанию.)
Данный прием довольно тонкий, поскольку основан на ассоциациях, которые вызывает у аудитории предлагаемая картина. Применяющему его не обязательно говорить что-то не соответствующее истине — он может положиться на то, что возникающие у слушателя ассоциации дополнят негативный эффект. Оскорбительное сравнение является софизмом, поскольку оно основано на том, что подобный не относящийся к делу материал влияет на ход спора.
Я поздравляю моего коллегу с его новым назначением и хочу отметить, что это большая удача, поскольку у него в этом деле не больше опыта, чем у какого-нибудь сопливого мальчишки, который впервые пошел в школу.
(Опять же — все верно, но заметьте, что сопли не имеют никакого отношения к делу.)
Несмотря на то что политики с радостью прибегают и к оскорблениям, и к сравнениям, примеров удачного использования оскорбительных сравнений в этой области на удивление мало. Оскорбление можно считать удачным, если в сравнении содержится частица правды, а оскорбительный момент возникает благодаря посторонним ассоциациям. Однако при прочих равных проще оскорблять с помощью сравнений, в которых вовсе нет правды, чем умничать, пытаясь привнести правдивые элементы. Лишь немногие достигли достопамятных высот характеристики, данной сэру Роберту Пилу Дэниелом О'Коннеллом:
Его улыбка сияет, как серебряная монета, брошенная на крышку гроба.
(Да, в ней есть поверхностный блеск, но невольно появляется мысль что под ней скрыто нечто весьма холодное.)
Напоенные ядом перья литературных и театральных критиков представляют собой гораздо более многообещающие источники, из которых можно почерпнуть оскорбительные сравнения:
Он перемещался по сцене нервозно, словно девица в ожидании султана.
(И, подобно ей, не пережил дебюта.)
Этот софизм требует продуманности. Если вы приметесь за дело без подготовки, то обнаружите, что черпаете из многократно использованного запаса сравнений, которым уже недостает свежести, чтобы породить в уме яркие образы. Определения наподобие «чопорная, как директриса» или «низкопробный, как владелец борделя», применяемые к оппонентам, едва ли смогут поднять вас над обыденной толпой. С другой стороны, тщательно подобранный букет оскорбительных сравнений может уничтожить любое дело, как бы превосходно оно ни было выстроено: «речь, похожая на техасского лонгхорна — здесь рог, там рог, но еще и целая бычья туша посередине».
