— Максим, Вася спросила, откуда я тебя взял, слышишь меня? Я рассказал.
— А что скрывать?
— Ну тогда давайте выпьем за тех, кого нет с нами.
Максим, выпивший уже несколько рюмок и чуть захмелевший, изменился в лице. Глаза его словно обратились внутрь своего существа. Дети примолкли. Он же смог только мигом махнуть стопку. И тут же тяжело поднялся.
— Так, все съели? Тогда подъем, — приказал он Сашке и Сережке. — Засиделись вы за взрослым столом. Пойдем-пойдем. Быстро оделись. — Сам же стоял, замороженный и разомлевший одновременно. Ребята тихо сползли со стульев и закопошились. Они старались побыстрее натянуть куртки, но то руки в рукава не попадали, то шапки падали, то варежки терялись. Они смущались своей нескладности, и от этого делали все еще нескладней. Наконец Максим выпихнул их на улицу и вышел сам — в одном свитере, оставив вместо себя только клубы морозного пара.
— Зачем ты это сделал?
— Не знаю, как-то вдруг вспомнилось, как жили…
Максим вернулся. Он был весь в снегу. Будто упал в сугроб и там долго валялся. Даже в волосах его застряли снежные комья. Он улыбался.
— А там хорошо. Приказал своим нас охранять у избушки. Дал важное задание. Что с нами-то торчать? Пусть побегают на воздухе. Правильно? Теперь взрослые могут и выпить спокойно (как будто до этого им кто-то мешал). Ну что? За подарок судьбы? Такой день может быть только подарком.
Выпили. Звонок отвлек их от прекрасного.
— А, Игорек, привет. — Скворцов поднял глаза на Максима. — Че ты волну гонишь? Ну разговор и разговор. Мне он не понравился, разговор. Да. Не волнуйся, я за городом. Со мной Максим. А вот так ловко сговорились. Должны же и у нас с ним быть семейные тайны. Ну конечно, да, брошу все дела и приеду с тобой перетирать. Еще успеем. Нет, Игорек, не приеду и пораньше. Что ты такой беспокойный? Максим? Нормальный. Нормальный, я сказал. Отдыхаем. Не доложим состав компании. Не скажу, где я. Максим знает. И ты не приезжай. Дай нам пять минут отдыха. Без тебя. Какой, право, настойчивый. — Он отключил телефон. — Вот вы все такие. Все кишки через нос вытащите, пока своего не добьетесь.
— Так ты ж нас сам к этому и приучил. Вася, не подражайте дурным примерам — не добивайтесь своего.
— Ну ты, дурак пьяный. Не слушай его, Васечка. А ты — слышишь меня? — не пей пива после водки — Шариковым станешь.
Максим нежно щурился.
— Вот так всегда. Упреки, подозрения. Очень тяжелый, Василиса Васильевна, человек — этот ваш Юрий Николаевич. — Он смеялся. В это время вбежали дети. — О-о-о! Идите быстро сюда. Мальчишки мои любимые. — Максим пьяно целовал ребят, что выглядело особо трогательно. Раздевайтесь. Замерзли? Нет? Тогда мороженого! — Дети были счастливы.
Наконец все вместе они вытряхнулись на улицу. Максим достал ключи и полез было к рулю.
— Ты пьян. Сам поведу. — Юрий Николаевич выхватил ключи. Максим действительно был сильно пьян, но как настоящий профи быстро сосредотачивался, что было заметно.
— Сам ты пьян. — И в этом Максим был абсолютно прав. — И потом ты уже разучился ездить за рулем. Самостоятельно. — Они толкались у двери. Вася подсаживала детей в машину, на заднее сиденье, пока взрослые бились за переднее.
— Уволю, понял? Дерзить мне еще. — Скворцов все-таки сел за руль.
— Ой, напугал. А жить-то как без меня станешь? Как вы, Василиса Васильевна, управляетесь с таким упрямым уродом, я просто не понимаю. — Максим наконец оставил поле битвы. — Самодур чертов. Вы очень терпеливая женщина.
Кое-как, споря про повороты и покрикивая друг на друга, добрались до «Сказки».
— Максим, завтра сам повезешь ребят домой. Мою возьми машину. Она большая и красивая. Детям такие нравятся. А для нас вызови кого-нибудь. — Он бросил ключи Максиму. — Пока. Спокойной ночи, малыши-карандаши. Алкаши.
Под утро Вася вдруг проснулась и поняла, что лежит одна. Она увидела свет, который пробивался через щелку под дверью, встала и вышла в гостиную. Юра сидел в кресле и курил. В пепельнице окурков скопилась целая гора.
— Ты что? — щурясь, присела к нему на колени.
— Думаю.
— О чем?
— О Семен Семеныче, о чем же еще? — Он улыбнулся.
— В пять утра?
— Да, а ты иди, ложись спать. Давай я тебе колыбельную спою, хочешь? Спи, и все будет хорошо.
Вася действительно задремала довольно быстро, даже не задремала, а провалилась в чудную негу, и чуткое тело ее само двигалось за трепещущим ощущением, поворачивалось, догоняя точку чувственной прелести, всплывало. В какие-то моменты она будто вываливалась на миг из забытья, улыбалась склонившемуся над ней Юре и снова уходила в приятное помутнение, и опять следовала внутри себя за своим телом. А он все водил рукой по ее прелестным движущимся изгибам. Скворцов при всем своем извращенном уме никак не мог уяснить, как он жил раньше без этого тела. Не тела прямо физического, а всего в нем, что теперь для него называлось Васей. Он ощущал, как в ней бродили какие-то странные токи, которые включались вдруг, даже не дожидаясь нового возбужденного прикосновения. Чувствовал, как на тело это накатывало, как перекатывало, как оно двигалось дальше в своем бессознательном пути. Вася, чуть очнувшись, ответила ему, и ему стало совсем уже нехорошо.
— Представляешь, а Масик твой сейчас с лопатой по пояс в снегу гребет на своем острове, звонкий металл добывает. Бедный. Маленький.
— Жалко его. Он хороший, Масик.
— Кто же спорит? Один его этот порфирий чего только стоит.
Говорил Юрий Николаевич как-то неживо, неуверенно, как будто думал еще о чем.
— Юра, что-то случилось?
— Да, Сеня нас опять начал напрягать. Помнишь, я тебе уже говорил?
— Помню, что говорил, но не помню что.
— Да тебе и в голову брать не надо. И для нас это обычные дела. Хотя они вообще-то непростые и просто не делаются.
— А какой Семен Семенович говнюк. Ты подумай.
— Сука он, наш Семен Семенович. Все прибрать хочет к своим государственным ручонкам. Столько нервов перепортил по жизни. Но тогда я еще помоложе был. И нервничал. Потом перестал. А сейчас прям даже глаз дергаться начал. Сам не пойму. Хочет, сучья морда, чтоб мы разведку провели, а потом стратегический запас родины с помощью Министерства обороны себе захапает.
— А не проще ли и разумнее отнять все, после того как ты деньги вложишь и производство ему наладишь?
— Дело в том, дорогая, что потом только труднее. Когда у нас в руках будут все бумаги на целевую разработку, мы оформим собственность. А пока все как бы бесхозное. Понятно? Только Масик имеет эксклюзивные права на право первой ночи, так сказать. Он сам выбирает, с кем договариваться. Пока.
— Не отдашь Масика?
— Да нет, что ты. Успокойся.
