— Так туда же нельзя! — Улоф часто заморгал.
— Но некоторым можно, — ответила Танька.
— Вот с этого и начинается беззаконие, — покачал головой швед и посмотрел на наших спутников. — Не переводите этого, Таня!
Мужчины вытащили плетеные кресла и пластиковые столики, собрали мангал и начали разводить костер.
— Вы, девушки, отдыхайте. Шашлык — дело мужское, — сказал Чхеидзе.
Мы с Танькой уселись в кресла, а Грета с отцом вооружились видеокамерой и отправились запечатлять окрестности.
Костер разгорелся сразу. Толстые и тонкие ветки постепенно сгорали в жарких объятиях пламени. Неподвижно сидеть в кресле стало холодно, и я переместилась поближе к огню.
— Ты сейчас вся дымом провоняешь, — предупредила Татьяна.
— Спасибо за заботу, — отмахнулась я. — Уж лучше прокопчусь, но хоть согреюсь.
Игорь неслышно подошел ко мне сзади и ласково обнял за плечи. «Боже, что ж он делает! Неужели не понимает, что в наших общих интересах нам лучше держаться подальше друг от друга?!» — подумала я, но была не в силах отстраниться.
— Что, Наташка, замерзла?
Я кивнула.
— Давай согрею! — Игорь, не дожидаясь моего ответа, сгреб мои застывшие пальцы в свои горячие руки. Мне одновременно хотелось и прижаться к нему покрепче и, наоборот, убежать подальше.
Игорь заметил, что со мной опять что-то не так, и предложил:
— Пойдем, прогуляемся. Подвигаешься и согреешься хоть чуть-чуть.
— Не хочу. — Я прекрасно представляла, что если мы останемся наедине, то снова начнем выяснять отношения. А этого мне ужасно не хотелось.
В этот момент неизвестно откуда налетел легкий ветерок и дым пошел прямо на меня. Глаза тут же заслезились. Я полезла за носовым платком, но выяснилось, что в новые джинсы я его впопыхах не положила.
— Возьми мой, — предложил Игорь.
Я вытерла глаза и отдала платок хозяину.
— Ну пошли! — Если Тарховскому что-то взбредало в голову, отказаться было сложновато.
Но сейчас я решила стоять твердо. Я отрицательно покачала головой и капризно сказала:
— Не хочу, и все тут!
— Была бы честь предложена, — обиделся Игорь. — Пойду один.
Он пошел в сторону скалы, а я направилась к столу и тут вдруг заметила, что на траве белеет маленький листок из блокнота, сложенный вчетверо.
Я подняла его и развернула. Почерк был Гошин, и я поняла, что бумажка выпала у него из кармана, когда он доставал платок. Я хотела вернуть бумажку владельцу, но любопытство пересилило. Это были стихи. Стихи и Тарховский были вещами практически несовместными. Я с изумлением прочитала:
К N. С.
У каждой даты есть свой строгий срок,
Не нам его с тобою назначать.
В дождях приходит осень на порог,
Листок кленовый ставит, как печать.
Не нам решать, когда прийти зиме,
Когда ее весна должна сменить,
И неподвластно ни тебе, ни мне
Загадывать, когда нам все забыть…
Я знаю точно, свой всему черед,
Всему свой срок отмерен на земле.
— И нас когда-то время разнесет,
Подобно желтым листьям в сентябре.
Покинув одинокие дома,
Любовь, увы, в свой срок уйдет сама.
В конце стояла дата «13 марта 2000 года», что удивило меня еще больше. Это было написано совсем недавно, и у меня были веские основания полагать, что автор сонета в данный момент бродит где-то неподалеку. «Надо быть совершенной кретинкой, чтобы не догадаться, что сонет посвящен не кому иному, как моей скромной персоне. Чего-чего, стихов мне еще никто не посвящал. А уж если эти строчки написал сам Тарховский, значит, его чувства ко мне очень серьезны…» Последняя мысль привела меня в полное замешательство.
Убрав листок в карман, я подошла к столу и взяла инжир. Во рту сразу стало приторно сладко. Минералки не оказалось, я налила себе в пластиковый стаканчик какого-то сухого вина из огромной, оплетенной лозой бутыли и с наслаждением отхлебнула. Вино мне понравилось. У него был прекрасный букет и умеренное содержание сахара. Напиток оказался неожиданно крепким, и мне почти сразу стало намного теплее. Вопреки предварительному решению «не пить много» я долила стакан доверху и залпом осушила. Да, я согрелась, но буквально сразу у меня ослабли ноги и сильно закружилась голова. Прихватив чью-то пахнувшую табаком и бензином военную куртку, я пошла к своему креслу. Накрывшись теплой курткой, я прикрыла глаза и задремала.
Разбудила меня какая-то мошка, щекотавшая мне ноздрю. Я чихнула и окончательно проснулась. Было тепло и тихо. Казалось, весна полностью вступила в свои права. Видимо, скалы хорошо защищали нас от ветра. Я заметила, что Гоша уже вернулся.
— Пойдем прогуляемся, — предложила я Таньке, не решаясь подойти с подобной просьбой к нему.
— Иди одна. Я устала.
Поднявшись с кресла, я от всей души потянулась и огляделась, исподтишка наблюдая за Игорем. Он демонстративно держался в стороне от меня.
«Ну и хорошо», — решила я.
Солнышко пригревало вовсю. От мангала шел аппетитный запах шашлыка. Я подошла поближе. На шампурах дожаривались сочные куски мяса и овощи. На столиках уже была разложена зелень, красные помидоры и перец, стояли бутылки с водкой и красным вином.
— Хотите «Киндзмараули»? — спросил меня полковник.
— Спасибо, Иван Александрович, если можно — попозднее. — Мне вовсе не хотелось еще раз испытать убойное действие продукции щедрых грузинских виноделов.
Я взяла листик петрушки и, сунув его в рот, направилась к скалам. Выспавшись, я пребывала в совершенно расслабленном состоянии. Горный воздух пьянил и без вина. Незаметно для себя я отдалилась от места нашей стоянки и стала карабкаться вверх. У меня появилось непреодолимое желание добраться до водопада. В скором времени я поднялась на вершину и посмотрела вниз. Действительно, прямо подо мной был самый настоящий водопад, из которого вытекала неширокая, но быстрая горная речка. Голова закружилась, и я поспешила отойти от края.
— Наташенька, как поживаешь, голубушка? — тихо произнес знакомый гортанный голос.
Я не поверила своим ушам и, оглянувшись, чуть не лишилась чувств. В метре от меня стояла Железная леди, одетая в спортивный костюм стального цвета.
— Светлана Иосифовна? Это вы?! — выдавила я.
— Нет, мой призрак.
— Так вы живы? — Сказать, что я была в шоковом состоянии, значит, ничего не сказать.
— Пребываю в добром здравии, чего и тебе желаю. — Призрак был, как всегда, стильно причесан и изысканно накрашен.
— Как же вы узнали, что мы здесь?
