Вот и закончена, вот и завершена, мой друг, сложная глава нашей жизни…
Сейчас уже час ночи. Завтра пятнадцатый день месяца Шват, Новый год деревьев, праздник в который мы по традиции выйдем их сажать. Впрочем, это не завтра, это уже сегодня. А дождь все льет и льет, вот проклятье… Выходит, напрасной была наша самозабвенная преданность, напрасными были наши мечты, все наши замыслы, вся наша изощренная хитрость, нацеленные на протяжении многих лет на то, чтобы спасти народ Израиля, вырвать этих жидков из когтей чужих народов и из их собственных когтей. Все напрасно. Злой ветер нынче вырывает все. С корнем. Полное опустошение сердец, говорю я, в городе, в селах, в кибуцах. А самое главное, разумеется, в среде молодежи. Здорово посмеялся над нами дьявол. Это похоже на затаившуюся эпидемию: мы сохранили в себе вирусы жизни в изгнании, в рассеянии, в эмиграции, принеся их оттуда прямо сюда, и на наших глазах здесь расцветает новое изгнание. Из огня да в полымя, говорю я тебе. Извини, пожалуйста… За моим окном сейчас полыхают такие молнии, гремит гром, а электричество, как я уже говорил, отключилось. Все идет прахом. В глазах у меня резь, но душа настойчиво требует, чтобы я продолжил свое письмо к тебе… Кстати, мне плохо… Из-за этих сигарет я совсем не могу дышать, а без них едва ли не схожу сума. Но рюмку-рюмашечку коньяка — в честь дьявола — я выпью сейчас с удовольствием. Будем здоровы!
Дорогой Эшкол, и у тебя там, в Иерусалиме, этой ночью из самых глубин твоей души поднимается рев ветра и бури, слышится завывание товарного состава во тьме? Нет? А может, да? Потому что тогда ты лучше поймешь движения моего сердца, подвигнувшие меня написать эти злополучные строки. Мне, любезный Эшкол, вспоминаются стихи поэтессы Рахель, которые когда-то ты декламировал с болью и волнением: «Возможно, этого не было никогда… то ли было, то ли сон мне приснился…»
Так вот, было, все это было: мечты, огонь, бушующий в груди, самопожертвование, и хитрость, и старость, и разочарование, и отчаяние. Было, было, а теперь пришло нам время умирать, и, быть может, пусть извинит меня Гоголь, мы уже мертвые души. Прости мне ту душевную муку, которую я взваливаю на тебя. А чем, если позволено мне спросить, занимаются твои дочери? Ладно. Я не спрашивал, и ты не отвечай. Такие сыновья, как мои, не могут быть продолжателями дела. Скорее, наоборот. Один — флегматик, а другой — меланхолик. Ерунда у него в голове: самореализация, самокопание, нервы, удовольствия, большой мир, скрытые возможности… Черт их разберет… Впрочем, все это наверняка знакомо и тебе. А эти длинные волосы, будто у художников. Целое поколение художников. И все они словно погружены в дрему. И — здесь нет противоречия — помешаны на спорте: кто ударил по мячу, кто промазал и тому подобное. Очень важное дело! Однажды Давид Бен-Гурион в минуту душевного подъема сказал, что, мол, нам удалось превратить пыль человеческую в народ и червя Яакова в красавицу-газель — так обыграл он одно из древних образных названий Земли Израиля. Вот и получается, что мы пыль и черви, а эти длинноволосые, душевно глухие, они «газель», о которой мы возносили наши молитвы. Как писал некогда поэт Натан Альтерман? «Как чудо рождается бабочка из червя…» Любой, услышав это, рассмеется, говорю я тебе. Разве не видим мы перед собой что-то вроде Америки для бедных, крошечной, удушливой, безобразной, разъедаемой пошлостью и сибаритством?
Между прочим, в этом виноват и ты тоже. Никуда не денешься. Будь я сейчас на твоем месте, железной рукой заткнул бы все эти завывания по радио, да и рекламу тоже: с утра до ночи вся страна залита этой музыкой чернокожих, полной секса, отупляющей чувства, пробуждающей желание убивать. Барабаны из джунглей, джаз, рок-н-ролл, словно все мы прибыли в Израиль, чтобы восславить здесь леса Африки и превратиться наконец-то в каннибалов. Словно и не было никогда ни Хмельницкого, ни Петлюры, ни Гитлера, ни Бевина, ни Насера. Словно собрались сюда мы, последние остатки еврейского народа, со всех концов света только для того, чтобы устроить здесь какую-то оргию.
Ладно. Не станем сводить счеты. Ты тоже устал от борьбы с недобрыми веяниями… Вот и старший сын мой явился на днях ко мне с сообщением, что гараж — это не для него. И кибуц тоже не для него. И Эрец-Исраэль, при всем уважении к родной земле, это всего лишь «медвежий угол» в огромном мире. И в этот огромный мир он должен уйти, чтобы многое испытать и пережить, прежде чем выбрать жизненный путь. Некое философское озарение снизошло на него с небес, и он пришел к ошеломляющему выводу, что живем лишь один раз и жизнь коротка. Не более и не менее. И что его жизнь принадлежит лишь ему самому — ни державе, ни кибуцу, ни движению, ни родителям. Вот так.
«Привет гениальному философу, — сказал я ему, — где это ты вдруг так поднабрался знаний в этой сфере? Слушая джаз по радио? Читая спортивные газеты? В кино?»
Ну, а он пожимает плечами и молчит, как колода.
Кстати, я, конечно же, не снимаю вины и с себя. Меа culpa. Моя вина. Я грешен перед ним и перед его младшим братом Амосом. Пока они были детьми, я занимался великими делами, ворочал горы в нашем движении и партии, а детей перепоручил «коллективному воспитанию», как это принято у нас в кибуце. Кстати, ты можешь мне не отвечать, но ведь и ты, похоже, не обрел большого счастья. Посеяли мы ветер, как говорится, и пожинаем бурю. Но истинная вина лежит все-таки на Давиде Бен-Гурионе, и только на нем: он был одержим идеями «ханаанства», движения, цель которого — возродить черты древнейших жителей этой земли. Бен-Гурион всеми силами стремился к тому, чтобы выросли у нас степные волки вместо учащихся религиозных школ, и тем самым способствовал тому, что возникло здесь поколение людей, подобных библейским персонажам, вроде жестокого Нимрода или воинственного Гидеона. И Маркс, и Фрейд, и Эйнштейн — это в прошлом, равно как и Иегуди Менухин, и Яша Хейфец; нет более Аарона Гордона с его «религией труда», нет Дова Борохова и Берла Кацнельсона, великих идеологов рабочего движения в сионизме, но отныне и навсегда грядут Иоав и Авишай, сыны Цруи, Эхуд, сын Геры, Авнер Бен Нер, загорелые невежды, научившиеся воевать. И что же вышло из этого фокуса-покуса? Навал Кармельский, говорю я тебе, тот, о котором, как ты помнишь, сказано в Священном Писании: «Каково его имя, таков и он. Навал (подлец) — имя его, и подлость присуща ему».
Да разве сам ты не окружен со всех сторон подобными молодчиками с кулаками (извини за русское слово), дикарями, которых Бен-Гурион выдернул из земли сельскохозяйственных поселений, крепкотелыми львами, распущенными силачами, тупоголовыми жуликами, этакими обрезанными казаками (опять приходится вспоминать русский), этакими воинственными всадниками — детьми пустыни, сошедшими с библейских страниц, татарами, рожденными в лоне Моисеева Закона. Не говоря уж о всяческих подлецах из молодых карьеристов, лощеных проходимцах с дипломами в кармане, мерзавцах в костюмах, с серебряными булавками в галстуках, вызывающе элегантных на американский манер или франтоватых, как английские денди, — не то, что ты да я, которые были негодяями-провинциалами, еврейскими религиозными разбойниками, одержимыми Мечтой, влюбленными в Идею. Ну, вот тебе образчик принятого между нами стиля общения. Не сердись: я ведь пишу тебе от всего своего взволнованного сердца.
