Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Итак, когда-то этот человек (а я уже практически не сомневался, что передо мной не двойник, а оригинал) блистал в телевизоре. Тогда он был молод и привлекателен, а припудренный перед съемкой смотрелся и вовсе голливудским красавцем. «Самый сексуальный политик» писали о нём в прессе.
Теперь он стоял у метро, разложив на пластмассовом раскладном столике тощие брошюрки, напечатанные на дешевой газетной бумаге. Столик, кстати, тоже словно притопал на своих четырех ногах из прошлого: именно с таких в девяностые годы бабульки приторговывали семечками, сигаретами, жвачками и прочим нехитрым товаром. Да и хозяин столика выглядел не много лучше – красота с него пооблезла, осанка и взгляд уже не излучали былой бравады и уверенности, наоборот, в них было что-то забитое, какое-то вечное недоумение, почти испуг. Да и нарядец был не то, что раньше – никакого тебе яркого галстука, никакой нарочитой, дорогой небрежности, какая-то бесцветная футболка-поло и такие же неброские брюки.
Я подошел и купил брошюрку за двадцатку, хотя и так представлял её содержание. Если раньше, когда костюмчик сидел, в таких бесплатных брошюрах на идеально белой глянцевой бумаге содержались агрессивные нападки на власть, приводились чудовищные цифры, из которых явствовало, что экономика страны стремительно осыпается в овраг, то теперь на серых листках длились и перетекали друг в друга какие-то водянистые и непонятные прозаические поэмы, словно в моду снова вернулся темный стиль эпохи французских трубадуров. Стремясь сообщить читателю, что всё по-прежнему очень и очень плохо, но до тошноты боясь, как бы пластмассовый стул на обочине улицы не был заменен на нары, авторы текста выдавали такую бессмыслицу, что их агитпроп больше напоминал творчество душевнобольных инвалидов, которые, подобно немым в электричках, завуалировано просят милостыню, продавая свои беспомощные поделки.
Я, не отходя от столика, пролистал несколько тонких страничек, и, так и держа скрученную в трубочку брошюру в руке, направился в кафе.
Не успел я плюхнуться в плетеное кресло на летней веранде и заглянуть в меню, как к столику подошла девушка, видимо, с первого взгляда опознавшая меня по моей оранжевой футболке. Она представилась Софьей, я подтвердил, что я Никита, в ответ она улыбнулась мне немного застенчиво и на несколько мгновений растерянно остановилась возле столика, словно перед ней был не фальшивый аспирант, а самый настоящий Нобелевский лауреат. Я так часто вспоминал потом этот момент, как она стояла, двумя руками вцепившись в свою тряпочную летнюю сумочку, точно в ней лежал миллион долларов, и нерешительно глядела на меня. Но это продолжалось всего несколько мгновений. А потом она положила сумку вглубь кресла, села за столик и, видимо, поняв, что я заметил её замешательство, стала объяснять:
– После вашего письма я почему-то представляла себе очень делового человека в строгой рубашке и непременно с маленькой бородкой. И даже когда вы сказали про оранжевую майку, я продолжала думать о бородке и чопорном наряде, – и тут же заметив на столике агитационную брошюру, кивнула в её сторону – вы интересуетесь либеральными идеями?
Я подумал, что правы те психоаналитики, которые говорят, что люди с самого начала знают правду, знают, кто перед ними, знают, как верно поступить. Но моментом позже они хватают свой внутренний голос за горло, как цыпленка, и он умолкает. А они погружаются в иллюзию. Вот и Софья попала в самую точку, когда в первый момент заявила, что со мной что-то не так. И даже если это была мгновенная импровизация, чтобы затушевать неловкость, она всё-таки озвучивала этот первый шепоток внутреннего голоса.
– Да нет здесь никаких идей, в этих книжицах, – ответил я уклончиво, – одни круги на воде…
Мы заказали сок и Софья начала рассказывать о «Танит-Групп». Да, культ Танит действительно существовал, но это всё баловство, вероятно, глупая выдумка начальства. Видимо, им кто-то когда-то сказал, что в порядочной компании должна быть сильная корпоративная культура, вот у них и разыгралась нездоровая фантазия. Что ещё могли выдумать эти люди? Она невольно заговорила о наболевшем – рассказала, как её несправедливо уволил из Корпорации самодур из руководства. Ясно, что он и ему подобные не могли придумать ничего хорошего, ничего яркого, ведь это люди у которых напрочь отсутствует всякая культура и вкус, отсюда и эта мрачная богиня и этот маскарад с ежегодными ритуальными дарами. Фрукты, всегда только фрукты. А этот концертный зал на кладбище?! По правде сказать, она рада, что больше там не работает. Людей, которые заправляют этой компанией, интересуют только деньги, а когда деньги стоят во главе угла, то как бы ты лично не старался на своем рабочем месте, толку от этого не будет.
– А чего же вы хотите от компаний? Это же бизнес, люди затевают его, чтобы заработать деньги, – удивился я, – Что же они ещё могут поставить во главу угла?
– Пользу, – твердо ответила Софья, – пользу, которую они могли бы принести обществу. А деньги – это просто побочный эффект. Хотя вы, приверженец либеральной демократии и рыночной экономики, со мной, конечно, не согласны…
– Да с чего вы взяли про либеральную демократию и рыночную экономику? – рассердился я.
Я глянул на часы и обнаружил, что наша встреча продолжается уже больше двух часов. А мне-то казалось, прошло минут пятнадцать.
Софья рассказала мне о «Танит-Групп», казалось, всё, что знала. И теперь я был практически уверен, что все мои предположения верны. Культ действительно существует и жертвоприношения тоже. Конечно, рядовым сотрудникам никто не станет открывать всю подноготную. Они знают и видят только ту часть корабля, которая находится над водой. Но если даже в этой части фрукты возлагают к алтарю торжественно и публично, то не трудно представить, что вся правда – это, как минимум, жертвенный агнец, а в «голодный» год – и какой-нибудь третьестепенный менеджер.
Потом я стал расспрашивать чем она занимается теперь. Она обрисовала мне свою нынешнюю продуктовую лавку, открыто и подробно, словно мы были друзьями, упомянув о трудностях и своих сомнениях. Но когда она поинтересовалась моей аспирантской жизнью, я, конечно, не мог ответить ей тем же. Я что-то наплел ей и очень быстро перевел тему на свои не профессиональные пристрастия: сказал, что интересуюсь космологией и астрофизикой (не объяснять же ей, что моё главное хобби – пробовать всё новые и новые хобби), а потом даже зачем-то признался, что последнее время стал кое-что записывать, ну вроде как увлекся сочинительством. Почему я сказал об этом ей, незнакомому человеку, тогда как не говорил ни единому приятелю? Просто пытаясь компенсировать своё вранье о работе, желая ответить откровенностью на откровенность?
Она сидела передо мной, не сказать, чтобы божественно красивая, я прекрасно мог разглядеть некоторые её недостатки – очень маленькую, как у недозрелого подростка, грудь, которая едва угадывалась под цветастой кофточкой, сшитой из разных лоскутков, слишком крупную родинку на шее. Но в тоже время она вся была какой-то трогательно хрупкой, с тонкими, ломкими запястьями, с детскими руками, с худенькими плечами, с красивыми чуть волнистыми длинными волосами цвета гречишного меда и очень синими упрямыми и умными глазами. Наверное, определенного флёра добавляло ей в моих глазах и то, что она художница. Ведь если художница, то значит мечтательница, фантазерка, как и я сам. И мне хотелось, чтобы она поняла, что мы одного поля ягодки. Наверное, поэтому я и упомянул про свое сочинительство, мол, я тоже творческая личность, а не просто какой-то там нудный социолог.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
