— Да-да, знаю. Ты бы видел подвал этого человека…
Мой клиент жил в огромном старинном особняке на Брэттл-стрит, и он выделил помещение для предметов искусства, забитое до отказа настоящими сокровищами. Раза трудно было удивить, поскольку он каждый день имел доступ к фантастическим вещам. Но даже его глаза расширились, когда я рассказала ему, строго между нами, о нескольких предметах, которыми завладел мой богач.
Из этого разговора мы перешли к музейной политике в целом, а потом к более пикантным вещам — к сексу в книгохранилищах, то есть к любовным отношениям библиотекарей, и посвятили этой теме весь оставшийся вечер. Пока говорили, я вертела солонку. Заговорившись о кровавом пятне, забыли о кристаллах соли, вынутых мной из переплета. Я сказала Разу, что побеспокою его и на следующий день, потому что хочу взглянуть на эти кристаллы под его чудо-прибором.
— Приходи, пожалуйста. В любое время. Мы всегда готовы тебя видеть. У нас есть для тебя работа. Тебе стоит только слово сказать.
— Спасибо, дружок. Мне очень лестно твое приглашение. Но Сидней я ни за что не оставлю.
Похоже, разговор о том, кто с кем крутит романы в нашем узком кругу, не прошел бесследно. Когда выходили из ресторана, Раз положил руку мне на бедро. Я повернулась и посмотрела на него.
— Раз?
— Афсаны сейчас нет, — сказал он. — Так что такого?
Я взглянула на его руку и скинула ее двумя пальцами.
— Пожалуй, мне придется называть тебя по-другому.
— М-м?
— Придется называть тебя Крыса Раз.
— Да брось, Ханна. С каких пор ты превратилась в такую скромницу?
— Так, дай подумать. Пожалуй, года два назад. С тех пор, как ты женился.
— Знаешь, я совсем не верю в то, что Афсана живет монашкой в Провиденсе. Эти молодые аспиранты, небось, слюнки глотают, когда смотрят на ее ноги. Поэтому…
Я закрыла уши руками.
— Избавь меня от подробностей твоих брачных отношений.
Развернулась и поспешила вниз по лестнице. Думаю, в некоторых вопросах я и в самом деле ханжа. Я уважаю верность в браке. Считаю, что человек может делать все, что угодно, если он одинок. Живи сам и давай жить другим. Но зачем вступать в брак, если не хочешь себя связывать?
В неловком молчании мы прошли несколько кварталов до моего отеля и простились, сухо пожелав друг другу спокойной ночи. Я поднялась в номер в не слишком хорошем настроении. Если найду человека, которого полюблю по-настоящему, то не буду ветреной, как Раз.
Странно, но во сне я увидела Озрена. Мы были внизу в его доме, в кондитерской. Только кухонная плита там была моя — «Де Лонги». И пекли мы с ним булочки. Когда я вынимала противень из плиты, он подошел ко мне сзади, так что рука его касалась моей. Булочки прекрасно поднялись и источали чудный аромат. Он взял одну булочку и поднес к моим губам. Корка треснула у меня во рту, и я ощутила нежную и ароматную начинку.
Иногда булочка — просто булочка. Но только не в том сне.
Я проснулась от настойчивой трели телефона. Подумав, что это всего лишь будильник, я подняла трубку и бросила ее на рычаг. Через две минуты он снова зазвонил. В этот раз я села и посмотрела на электронные часы. Половина третьего. Меня действительно будили, но на четыре часа раньше, чем следует. Ну я задам дежурному! Я сонно откликнулась:
— М-м?
— Доктор Хит?
— Угу.
— Это доктор Фриосоли. Макс Фриосоли. Я звоню из госпиталя Маунт Оберн. У меня здесь доктор Сара Хит…
Любой другой человек на моем месте тут же бы проснулся и забеспокоился. Но тот факт, что моя мать находится в госпитале посреди ночи, меня ничуть не удивил.
— М-м? — пробурчала я.
— Она серьезно ранена. Вы, как я полагаю, ее близкая родственница?
Неожиданно я подскочила, стала шарить в поисках выключателя. Не могла его найти в чужой гостиничной комнате.
— Что случилось? — мой голос охрип, словно я проглотила туалетный ерш.
— Произошло ДТП. Боль при пальпации предполагает легочное…
— Постойте. Говорите по-английски.
— Но я думал… доктор Хит…
— Моя мать — доктор медицинских наук, а я — доктор философии.
— О, простите! Она попала в автомобильную катастрофу.
Прежде всего я подумала о ее руках. Она очень бережно к ним относится.
— Где она? Я могу с ней говорить?
— Думаю, вам лучше сюда приехать. Она… если честно, в трудном положении. Ваша мать письменно отказалась от медицинской помощи. Но пострадала от синкопе. То есть упала в обморок в больничном коридоре. У нее обширное кровоизлияние в брюшной полости. Сейчас мы готовим ее к операции.
У меня затряслись руки. К тому моменту как я прибуду в больницу, ее перевезут в операционное отделение. Я мигом оделась, наняла такси и приехала на место. К этому моменту врач уже успел осмотреть привезенных с пулевым ранением и сердечным приступом, а потому он едва вспомнил, кто я такая. Справился в регистратуре и сказал, что мама была пассажиром в автомобиле, которым управляла женщина восьмидесяти одного года. Старушка умерла на месте. Они врезались в барьер на Сторроу-драйв. Другие машины не пострадали.
— Полиция допросила вашу мать на месте аварии.
— Как они могли? То есть какие могут быть допросы, если человек серьезно ранен?
— Она нормально выглядела. Делала искусственное дыхание другой жертве.
Он снова заглянул в записи.
— Спорила с бригадой скорой помощи, настаивавшей на ее госпитализации.
Так наверняка все и было, подумала я, представляя мамин уверенный голос.
— Но если она была в хорошей форме, что же случилось?
— Разрыв селезенки. Последствия подкрадываются исподтишка. Человеку немного больно, и он не догадывается, что у него внутреннее кровотечение, пока давление не падает до критической отметки, и он теряет сознание. Она сама себя продиагностировала, прежде чем потерять сознание…
Должно быть, я при этих словах позеленела, потому что он прекратил выкладывать подробности и спросил, не хочу ли я сесть.
— Старая дама… вы не знаете ее имени?
Он полистал документы.
— Далила Щарански.
Это имя мне ничего не сказало. Я не могла сосредоточиться, мысли все время вертелись вокруг катастрофы, пока я ехала к маме в больничный корпус по маршруту, который мне указал Фриосоли, то шесть раз поворачивала не туда, куда следует. Уселась на твердый пластиковый стул, желтый, как лютик. На сером фоне госпитальных стен он выглядел до неприличия ярко. Мне ничего не оставалось, как ждать.
Ее выкатили из операционной. Выглядела она чудовищно. На руке трубки, огромные, точно садовые шланги. Одна щека синяя и распухшая. Должно быть, ударилась о стенку автомобиля. Она была под действием наркоза, но тем не менее немедленно меня узнала и криво улыбнулась. Должно быть, это была самая искренняя улыбка, которую она подарила мне за всю жизнь. Я взяла ее за руку, на которой не было большой трубки.
