или (вариант, за редкими исключениями, выбираемый всеми) разрешать жизнь старшему сыну, а следующим давать умереть самим или умерщвлять: сбрасывать в фекальные ямы, давить в ванне или — как предлагал Свифт — жарить как кабанину или телятину на ланчи для английских сударей.
За каких-нибудь девять-десять лет этими мерами сумели выправить ситуацию. Передача патриархальных регалий вызывала куда меньше семейных распрей, влекущих неминуемые насильственные распри.
Глава 30
раскрывающая, как армейский барабанщик стал приемным папашей и какие преимущества участливый брат сумел извлечь из наследства
— На нашу семью, — рассказывал дальше Артур Бэллывью Верси-Ярн, — свалились ужасные испытания.
В Веракрусе, в Лазарете Щедрых Самаритян наша мать выдала трех детей сразу. К счастью (иначе нас бы умертвили на месте!) наш папаня — невзирая на правила Клана, предписывающие ему надзирать за схватками — был вынужден накануне уехать в Филадельфию, где ему, бизнесмену, предлагали прибыльную сделку на гигантскую партию невиданных музыкальных игрушек: губные пневматические клавишные инструменты были запущены двенадцать месяцев назад и влет раскупались на всех материках, а в Анкаре их вырывали с руками!
Как тут же смекнула мама, вернувшийся из бизнес-вуаяжа муж при виде трех сынишек — запрещенных правилами Клана — тут же нас зарежет.
В пылу материнских чувств, желая нас спасти, мама кликнула медсестру-бегинку и раскрыла ей терзавшие ее переживания. Славная бегинка решила ее выручить.
Итак, первый младенец был приписан маме, а двух других бегинка тут же унесла и спрятала.
— Значит, — сказал Эймери, — приехавший в лазарет папаня увидел лишь сына № 1.
— Да. Ему не сказали правду. А еще нам дали чужие бирки и другую фамилию; нам выписали фальшивые свидетельства; нас сумели выдать за двух младенцев, забытых в кулуаре близ нашей палаты; эти сиамские близнецы явились на свет мертвыми.
— Если изверг нас не знал, зачем же выслеживал? Зачем истреблял наших детей?
— Спустя двадцать лет наша мать прихватила вирусный ринит (rhinitis viridans), сразивший ее вмиг. Ее увезли в лазарет. К ней пришел некий кардинал, дабы услышать предсмертные признания, упразднить грехи и мазануть елеем. Мама призналась в фальсификации младенцев.
А святейший кардинал был изрядный плут. Занимался спекуляцией разными кафедральными синекурами. Брал взятки, устраивал тайные сделки. Шельмец тут же смекнул, как раскрутить прибыльную аферу. И начал предлагать секрет за максимальную цену. Сие узнал дальний кузен, втайне действующий с науськивания принца. Кузен уличил папашу в нарушении декрета Клана, так как мы вышли за рамки numerus clausus; в наказание наследник (наш брат) был убит!
А папа питал к сыну — кандидату в принцы — безумную страсть. Эта смерть ввергла папашу в ужасную депрессию, и папаша свихнулся. И начал винить нас в смерти сына, так как, если бы не мы, — заявлял безумец, — сын был бы жив.
Папаша дал клятву выслеживать нас всю жизнь, найти нас и, перед тем как убить нас самих, систематически истребить всех наших детей, дабы и мы пережили в невыразимых муках безвременную утрату любимых детей.
— Так значит, папаша нас знал? И нас, и наших детей?
— Нет. Не знал (да и детей в те времена мы не имели). Безумец направил все усилия, преследуя единственную цель: узнать, куда мы сбежали, какие люди взяли нас к себе, и как складывалась наша дальнейшая жизнь.
Сначала мститель приехал в Веракрус, где — выслеживая нас с чутьем, затмевающим чутье всех делаварских племен вместе взятых, — спустя двадцать лет вычислил весь запутанный маршрут бегинки.
Так след привел мстителя в Гвадалахару: там мы учились, там нас впервые причастили. Бегинка наверняка предвидела худшее: наступит время, и нас начнут выслеживать. Мы уехали из Гвадалахары и переехали в Бербер, затем сменили Гёдёллё на Тифлис. Мы жили в Джурджу, затем перебрались в Кыштым. Затем переселились в Хэйхэ, и там бегинка умерла, не успев раскрыть нам нависший над нами мрачный фатум. Десятилетними мальчиками нас разлучили.
Тебя направили в Юскюб. Там ты сбежал из приюта через тридцать шесть месяцев, не желая уезжать в Ямся. Тебя сбила машина, и в результате травмы у тебя была амнезия: из памяти стерлись все прежние знания.
Меня услали в Халл и там нашли приемную семью; приютивший меня армейский барабанщик, увидев присущую мне тягу к наукам, записал меня в Кембридж.
Наша связь прервалась. Я не знал, как складывалась у тебя жизнь. А ты даже не представлял себе, есть ли у тебя брат. Я переживал за тебя и грустил, вызывая в памяти нашу детскую дружбу.
В шестнадцать лет я сдал экзамены на степень бакалавра, а через девять лет защитил диссертацию; университет Изучения Вульгаризации Латыни направил меня в Червен-Бряг. Нагрузка ассистента была щадящая: девять лекций в месяц. Незанятые дни я тратил на изыскания, пытаясь найти касающиеся тебя сведения, ведь переезд из Юскюба в Червен-Бряг, разделенные шестью станциями, не занимал и дня.
В приюте Юскюба не знали, куда ты бежал. Я перерыл весь Юскюб и все предместья. Служащие приюта указали некие черты и приметы, а бездарный и все же старательный мазила начиркал мне карандашный эскиз: слегка карикатурную картинку рисующую тебя в фас, правда, наверняка устаревшую, так как тебя там не видели уже десять лет.
Я предлагал взглянуть на картинку всем: крестьянам, скупщикам, балаганщикам, верстальщикам, служащим, жандармам; я надеялся на случайную встречу, дабы напасть на след. Все усилия были тщетны.
Завершив стажерские лекции, я уехал из Юскюба, так и не найдя ни малейшей зацепки, даже намека на нее.
Далее я переехал в Аугсбург, где Джусия Мэйси Мл. Фаундейшн дала мне стипендию для участия в серьезнейшем труде Шерф-Хейниша ван Шлюссниг-Фигля на тему «Применение фрикативных в диалектах индейцев Параны»; сей удивительный трактат раскрывал, как и в случае с языками банту, явление лабиальных «ll» в существительных м. р. Даже из Аугсбурга я трижды (15 марта — 25 апреля, в июне, в середине августа) приезжал в Юскюб, где не переставал тебя искать.
Заключения были неутешительны: если я все время пытался тебя найти, ты даже не думал меня искать. Как принимать сей удручающий факт? И я признал разлуку, или, правильнее сказать, принял ее без всяких рассуждений, а затем придумал три веские причины: едва убежав из приюта, ты умер; тебя выкрали и увели цыгане; некий нервный срыв или внезапный травматизм замутил тебе разум, извратил инстинкт и чувства, нарушив связи, регулирующие детскую психику!
