Сначала всё было прекрасно: мы заказали еды и немного выпить. Если честно, то мне уже надоела местная привычка использовать вино в качестве повседневного напитка, но против правил не попрёшь. В общем всё было замечательно, даже когда этот бард достал свой инструмент.
Спел он пару каких-то песен. Народ был доволен и ему немного перепало деньжат, но мне, если честно, не очень понравились его завывания. Наверное, всё из-за обострившегося слуха. В последнее время даже не знаю, что с ним делать — непривычно слышать даже малый шорох. Хорошо Форест наколдовал что-то с моими ушами, отчего стало немного легче, но острота слуха всё равно осталась приличной. Видимо моё неудовольствие было слишком хорошо выражено на моём лице, потому как после очередной песни он обратился ко мне:
— А вам, как я погляжу уважаемый, не понравилось?
— Ага, — я в наглую посмотрел ему в глаза. — У тебя парень совсем нет голоса. Тебе бы лучше чем-нибудь другим заниматься, а не песни петь.
— Что? — не он один удивился моему заявлению. Почти весь трактир теперь смотрел на меня.
— Так может, вы сами попробуете… уважаемый, — с ноткой ехидства процедил он последнее слово.
— А почему бы и нет? — я уже и сам загорелся. Так захотелось вспомнить старые посиделки у огня, когда я брал в руки гитару. Апатию как рукой сняло, уступив место азарту. — Давай сюда, это твоё чудо-юдо, которое ты называешь музыкальным инструментом.
— Это лютня, — поправил он меня, протягивая её.
— Шо, правда? А я-то думал, она по-другому выглядит. Ну, да ладно.
Я принял у него эту лютню и попробовал взять первые пробные аккорды. Поморщился — она хоть оказалась неплохо настроенной, но недостаточно. Не обращая внимания на возмущённые вопли протеста её хозяина, я настроил так, как надо, и снова взял первые аккорды. Народ с удивлением прислушался к незнакомой в этом мире мелодии. Но это было только начало. Я запел, используя на всю катушку свои новые возможности по изменению голоса.
Свинцовой тучей тяжелеют небеса
И воздух плавится от слов непримиримых богов
Догорает фитиль
Восточным эхом долетают голоса
Они толкают землю в третье столкновение миров
B серый пепел и пыль
А пока книгу листает смерть…
Живое Солнце или мёртвая Луна
Цивилизации стоят лицом к лицу у черты
За которой война
А пока книгу листает смерть
Все быстрей и быстрей…
Столбом огня и серы мир взлетел на воздух
В чудо верить никогда не поздно
Режет небо страшный вой молитвы
Эхом гудит набат — Последний Закат
Восстанет истиной в огне Армагеддон
Волной бессмысленной пройдет по миру атомный смерч
Все сжигая дотла
Подует тёмный ветер с четырёх сторон
И принесет с собою радиоактивный туман
И дыхание Зла…
Пляска ада
Бездна рядом
Вспышка света
Боже, где ты?
Это Армагеддон!
(Ария — «Последний Закат»)
Когда закончился последний куплет, в зале образовалась тишина, а потом произошел взрыв аплодисментов. Я же посмотрел на рейдеров. Они снова принялись за трапезу, прерванную моей песней.
«Интересно, что они тут делают? Так далеко от Пограничья», — но додумать мысль мне не дал Форест:
— Ха, ты меня всё больше и больше удивляешь! Ты ещё и бард отличный. Надо же!
— А ты не помнишь что ли, как я пел в Хероне?
— Не-а, я тогда сильно напился. Поэтому мало что помню.
— Уважаемый, спойте ещё что-нибудь, — попросил меня какой-то парень.
— Хорошо.
Я прикинул, чего бы ещё исполнить. И уже начал, как нас прервали, в трактир ворвались солдаты. Тут и так народу было много, а с ними вообще стало не протолкнуться. Все испуганно замерли при виде людей Ордена. Они взяли в кольцо столик, за которым сидели Рейдеры и направили на них оружие. Те даже не стали сопротивляться, так как шансов у них не было.
В образовавшейся тишине как-то жутко прозвучали шаги и, сдвинув в сторону солдат, к столику подошёл маг.
— Именем Светлых Богов вы арестованы!
— И в чём же нас обвиняют? — спросил старший из арестованных.
— В том, что вы еретики.
Я потихоньку стал приближать руки к оружию, но Форест меня остановил и прошептал:
— Не надо глупостей. Это тебе не Пограничье.
Мне ничего другого не оставалось, как печально вздохнуть и убрать руки с оружия. Между тем, Рейдеры достали своё оружие и отдали его солдатам. И тут я затронул струны. Все удивлённо посмотрели на меня.
Мне не до сна палач придет на рассвете
И звук шагов за дверью бьет словно нож
Но в клетку входит не гонец верной смерти
А, в рясе черной, Святая Ложь
Святой отец принес во тьму слово божье
И вечной жизни мне сулил чудеса
«Ты — смертник, и вернуться к Богу ты должен»
Шептал священник и лгал в глаза
«Кайся, сын
Земная жизнь
Прелюдия к другой
На стене
Своей тюрьмы
Увидишь лик святой!»
Ночь короче дня
День убьет меня
Мир иллюзий в нем сгорает
Ночь короче дня
День убьет меня
Все живое исчезает, как и я…
Блаженство рая я оставлю для нищих
У нищих духом должен быть Царь и Бог
Я — тварь земная и на небе я лишний
И к черту вечность, какой в ней прок?
Пуская я должен испытать муки ада
Пускай толпа на казнь бежит со всех ног
Мне крики ненависти станут наградой
Я буду в смертный час не одинок
Луч зари
К стене приник
Я слышу звон ключей
Вот и все…
Палач мой здесь
Со смертью на плече
(Ария «Ночь короче дня»)
Я и сам не знаю, почему решил спеть эту песню, но мне сразу стало легче на душе. Маг Ордена поморщился, но ничего говорить не стал. Дал отмашку своим — уводить арестованных. Вскоре их уже не было в трактире.
— Прошу прощения, — извинился я. — Но на сегодня я бы хотел закончить своё выступление. Нам с моим другом ещё предстоит далекий путь и у нас мало времени. Так что я прощаюсь.
Форест удивлённо посмотрел на меня. Не дожидаясь его возмущений, я направился к выходу.
