И улыбнулась полной ненависти улыбкой:
— Затем, что я тебя не выношу.
Брезгливо переступила через рассыпанное по земле содержимое Дианиной сумочки: монеты, тампон, пакетик с марихуаной.
— Но почему?
Ответа она не дождалась. Монахиня удалялась. Добравшись до основания лестницы, она ускорила шаг. Диана смотрела ей вслед: в своем черном одеянии та была похожа на тень от пролетающей над головой вороны. Или на маленького злобного ангела.
Ангела мщения, который ничего не забывает и не прощает и неустанно кружит над землей.
Настала суббота…
По субботам Нейт Уитт работал в автомастерской своего дяди, и девочки на целый день оставались предоставлены сами себе. Стоял конец апреля, только что начал таять снег. От земли поднимался тяжелый влажный дух, свидетельствовавший о начале зарождения новой жизни. Уже показались первые острые пики тюльпанов и нарциссов.
Девочки как раз рассматривали их, в первый раз после бесконечной зимы отправившись на прогулку по окрестностям. Обе были в узких джинсах, черных ботинках и рубашках с коротким рукавом. Свои свитера они сняли и повязали вокруг талии. Одна носила на пальце подаренное Нейтом серебряное кольцо.
— Мне кажется, королевой мая выберут тебя, — сказала она подруге.
— Ну да, скажешь тоже. Скорее всего, тебя или Мелиссу Марони. Думаю, все-таки тебя.
— Почему меня?
— Потому что ты красивая.
— А ты еще красивее. — Она искренне верила в это и говорила об этом с легкостью.
— Не-а, ты красивее. — Подружка слегка пихнула ее плечом. — К тому же у меня плохая репутация. В школе Бриар-Хилла ни за что не выберут королевой мая такую, как я.
— Значит, и меня не выберут. Я же теперь встречаюсь с Нейтом. А он…
— Никто не возражает, что ты с Нейтом. Заново крещенная христианка и байкер.
Темноволосая девочка рассмеялась:
— Ну, не знаю, не знаю. Может, и Мелиссу.
— Нет. Мелисса простовата. В королеве мая должна быть тайна… А эта — так. Мотылек.
— Да я и не хочу быть королевой мая.
Это была одновременно и правда и неправда. Они повернули за угол, и им открылся холм, на вершине которого располагалась католическая школа для девочек. Сотни раз они ходили мимо и часто видели во дворе учениц в одинаковых белых блузках и юбочках из шотландки.
Вдруг одна из подруг почувствовала удушье.
Ей померещилось или в самом деле на холм высыпали сотни маленьких девочек в белых крахмальных блузках? Но нет, приглядевшись, она поняла, что это не дети. Тем не менее вся поверхность зеленого холма была испещрена чем-то белым, и это что-то покачивалось на ветру.
— Что это за чертовщина?
— Кресты. Только маленькие.
— А для чего они?
— В память о нерожденных, — объяснила подруга. — Я видела, как их вчера выносили.
Вторая девушка подошла поближе. Ей уже попадались фотографии Арлингтонского кладбища, и теперь она поразилась их сходству с тем, что предстало ее взору. Тот же странный покой, словно льющийся с небес, те же бесконечные ряды застывших белых рук, обнимающих пустоту.
Их были сотни, если не тысячи — крошечных белых крестиков, занявших каждый дюйм холма. Из белоснежной пластмассы. Некоторые попадали на зеленую траву, но большинство, воткнутые в землю достаточно глубоко, стояли прочно, лишь слегка качаясь на свежем ветерке.
— Ну ладно, пошли. — Подруга взяла ее за локоть.
Но та не могла сделать ни шагу.
Ей казалось, она видит сон. Белое на зеленом. Одинаковые кресты. Исполненные одного и того же смысла.
— Господи Иисусе, это же…
— Они просто заявляют о своих убеждениях.
Только тут она заметила, что на каждом из сотен и сотен маленьких белых крестов, занявших всю лужайку перед начальной школой, значится имя.
Она наклонилась к ближайшему крестику, всего на несколько дюймов отстоявшему от носка ее черного ботинка.
На нем детским почерком было выведено черным маркером: «Эмма».
Диана узнала свою дочь издалека. Она стояла возле клетки, уцепившись за прутья. Розовую ветровку она успела снять и повязать вокруг пояса.
— Эмма!
Эмма не обернулась. Не слышала? Или не захотела отвечать?
Диана бросилась вперед.
Эта часть зоопарка называлась «Черный лес» и представляла собой островок дикой природы с соснами, скалами и небольшим водопадом, струи которого с журчанием ударялись в цементное дно. Везде стояли скульптуры персонажей волшебных сказок, раскрашенные ярко, чтобы не сказать аляповато: Дровосек, Ведьма в пряничном домике, Великан-людоед с гномами, златовласая Рапунцель… Посреди колючих кустов шиповника возвышались носилки, на которых с закрытыми глазами возлежала Спящая красавица. Дорожки были посыпаны корой красного дерева. Здесь было душно, хотя от воды веяло промозглой сыростью.
На этой территории располагались вольеры с койотами, лисицами и волками. Зверей Диана не видела, но чуяла, что они следят за ней из темноты. А может, это была сова в клетке, но она сидела не шевелясь, так что заметить ее было нельзя.
— Эмма! — снова окликнула Диана.
На этот раз Эмма отозвалась:
— Мама! — но с места не двинулась. — Мама, — повторила она и показала на скалу чуть выше клетки, в которой волк…
— Ты не поверишь! — сказала она подруге.
Апрель близился к концу, шли дожди, и в столовой было сыро. Нейт обнимал ее за плечи.
— Меня выбрали королевой мая! Мистер Макклеод только что сказал.
Подруга встала и обняла ее, вдохнув аромат шоколадного молока и свежести. Темные волосы пахли апрелем.
Апрелем. Стремительностью и неподвижностью. Крыльями и землей. От радости у нее выступили слезы, и это были слезы дружбы. В них сосредоточилось все — бархат и путешествия, кости и кровь, и лето, которое всегда приходит после весны.
— Ты что, завидуешь?
— Еще бы, черт побери! Конечно завидую. — Она обнимала свою лучшую подругу, но одновременно обнимала весь мир.
Завтрашний день. И прошлый год. Свою собственную дочь. Свою мать. И свое материнство…
Жизнь вдруг показалась ей длинной-длинной, чуть ли не бесконечной, и в то же время до странности короткой. Жизнь с ее мелочами, с привычным шумом школьной столовой, в последние месяцы учебы.
Она ощутила, что такое вечность.
Подружка рассмеялась, улыбнулся и парень. Оба они с ней навсегда… Ее семья… У нее в душе хватит для них места — как в теле хватает места для сердца и легких. Она была способна на любые чувства. Кроме зависти.
