Птицы слетаются через двор на перила веранды, ступеньки, крышу. С каждым днем они наглеют все больше. Они захватывают дом, и ты уже узнаешь некоторые песни. Ты выравниваешь глину по центру круга и понимаешь, что силовое поле начало сжиматься. Сейчас оно такое маленькое, что поместится в спичечный коробок в твоем кармане. Иногда ты чувствуешь его пульсацию — так оно напоминает о себе. Ты побывала на двух похоронах, и все же лето никогда еще не пахло так сладко и не дышало так жарко. Теперь ты понимаешь, что имел в виду твой сын, говоря, что после умерших остаются тени. Ты видишь длинные тени в самых неожиданных местах. Тебе кажется, что соседка по-прежнему живет рядом, хотя ты уже бывала в пустом доме, а твоему мужу приходится стричь заросшую лужайку. Сто лет назад семья на этой веранде ждала, когда морской ветерок хоть немного смягчит жару. Сирень уже посадили, и она торчала из земли голыми веточками. В самые жаркие ночи семья ставила у двери кувшины с водой. Мать и дочери надевали белые ночные рубашки, заплетали в темноте косы и закалывали их, чтобы охладить разгоряченные шеи. Какими яркими, должно быть, были небесные планеты, какими темными — ночные дороги! Мириады светлячков вились в кустах, бледно-желтые огоньки мерцали весь июль. Жаль, тебе неведом час, когда все засыпали, убаюканные светлячками и жарой. То было время, когда люди верили, что сок белых акаций густой, как кровь. Верили, что душу умирающего ребенка можно поймать и заточить в бутылке. Кто смирился с тем, что ничего не останется? Кто не напрягает силы, пытаясь разглядеть частицы жизни, которые отказываются исчезнуть?
Ты давишь большими пальцами, и глина сопротивляется, но ты сильнее. Ты вминаешь середину и начинаешь вылепливать края большим и указательным пальцами. Равномерно давишь. Запускаешь внутрь левую руку, а затем и кончики пальцев правой, тянешь вверх. Ты думаешь о посуде в доме своего детства, которой никогда не пользовались. Белый фарфор с золотисто-розовыми ободками, слишком хрупкий. Совсем не то, к чему ты стремишься.
Ты уже знаешь, что всегда будешь бояться. Даже когда небо белесое и ясное. Даже когда муж и сын спокойно спят в своих кроватях. Ты знаешь, что во всякую одинокую поездку в магазин за квартой молока тебе будет казаться, что земля вот-вот тебя поглотит.
Ты все равно поедешь в магазин.
После ее отъезда тишина становится невыносимой. Он мерит шагами дом, но места не хватает, и однажды вечером он пробегает в темноте больше пяти миль до хозяйственного магазина. Заходит с заднего двора, отжимает окно и залезает внутрь. Как только глаза великана привыкают к темноте, он пробирается мимо мешков с удобрениями и семенами в отдел электроприборов. Хватает с полки магнитофон и набивает карманы кассетами. Его руки дрожат, но он умудряется зажечь спичку, чтобы прочесть ценники и оставить достаточно денег. Всю дорогу домой он бежит. В черном небе полно звезд. Несколько кассет выпадает из карманов на дорогу. Когда великан прибегает домой, одежда у него насквозь мокрая от пота. Он сидит за столом и изучает магнитофон. Инструкции нет. Он выбирает первую попавшуюся кассету, вставляет в магнитофон и нажимает на «ВКЛ». Великан плачет, услышав музыку.
Он подавлен и с каждым днем становится все бледнее. Ему не хочется жить. Кисти и краски пылятся, а огород заброшен и зарастает сорняками. Покупатели потеряли надежду что-либо купить. У лотка больше никто не останавливается, кроме женщины, которая мучает великана.
В первый раз пикап сразу разворачивается и уезжает. Великан замечает его лишь потому, что от визга шин по спине пробегает холодок. На следующий день автомобиль останавливается на холостом ходу. Он приезжает каждый день, и великан научился узнавать звук его мотора. Однажды утром женщина выходит из машины. Великан выглядывает на улицу и узнает мать мальчика, которого спрятал в сарае, чтобы он не видел крови. Великан сидит в доме и не выходит, пока женщина не уезжает. На следующее утро она возвращается. Великан наблюдает из окна. Он смотрит на часы. Женщина стоит у обочины ровно пять минут. Она возвращается каждое утро. Она заполнила собой его дни. Когда великан слышит гул мотора, он бросает все дела и выключает магнитофон. Великан знает, что она отчаянно чего-то хочет. Ему известно, каково это. Он тоже чего-то хочет.
Откуда ему знать, как потеют руки Вонни, когда она сжимает руль. Откуда ему знать, что порой она возвращается домой, насквозь промокшая от пота, идет в сарай и поливается водой из шланга. Откуда ему знать, что она приезжает сюда потому, что для нее это самое ужасное место на земле. Как и то, что по ночам ее страх превращается в страсть и она хочет мужа так сильно, что это ее пугает. Ей приходится кусать кулаки, чтобы не кричать во время секса.
Сирень давно отцвела. Вонни хватает только на то, чтобы пятнадцать минут постоять на обочине, что-нибудь купить и вернуться домой.
Каждый день она все больше времени проводит вне автомобиля. Семь минут, затем десять. Иногда она курит и всегда смотрит на часы. В это время года на дороге много машин. Назойливо гудят арендованные скутеры и мотоциклы. У великана саднит в горле, когда он наблюдает за Вонни. Он почти перестал есть. Иногда он вспоминает о еде, открывает консервную банку, подогревает ее и пожирает содержимое. Ему все равно, что есть, говяжью тушенку или овощной суп.
Великан не хочет менять постельное белье, но в конце концов приходится. Он снимает простыни и находит заколку Джоди, серебряную ленточку, забытую между матрасом и простыней. Великан стелет старые простыни на место и изучает заколку. Он подскакивает, когда стучат в дверь. Вряд ли кто-то, кроме женщины, знает, что он еще жив, а она уже уехала. Великан видит за окном полицейского, Хаммонда Веста. Великан два дня подряд слушал Брамса пополам с Джонни Кэшем[18]. Что, если отпечатки его пальцев нашли на пыльных полках хозяйственного магазина? Он даже не прячет магнитофон, а открывает дверь и стоит на пороге, не приглашая Хаммонда войти.
— Решил проверить, как у вас дела, — говорит Хаммонд.
Полицейский сегодня без формы. На нем потертые слаксы цвета хаки и клетчатая рубашка. Великан мрачно глядит на него.
— Пить ужасно хочется, — сообщает Хаммонд.
— Заходите, — говорит великан.
Его голос звучит глухо и совсем не так низко, как можно ожидать.
Хаммонд проходит мимо него к холодильнику.
— Что, пива нет? — спрашивает Хаммонд.
Он достает бутылку яблочного сока и глядит на стойку в поисках стакана.
— Стаканов нет, — сообщает великан, и Хаммонд пьет из горла.
— Похоже, девушка уехала, — говорит Хаммонд.
Великан молчит, и полицейский добавляет:
— Родители ее все еще ищут. Найдут, когда она сама того захочет. Я так и думал, что вы никуда не поедете.
— Конечно, — говорит великан. — По-вашему, я урод.
