Однако то, что он услышал из уст Эрны, заставило его признать правоту Ятвы, когда та говорила, что лучше порой пребывать в неведении. Повесть ругийки легла на его сердце горючим камнем и замазала мрачными красками красоты Одерской ночи.
У Эрны было пять братьев. Она была младшей, долгожданной дочерью и единственной любимой сестрой. Даром, что ей дали имя Эрна – Первая. Все счастье ее родителей венчалось ею. Братья могли драться друг с другом из-за вкуснятинки, но стоило Эрне попросить у них «хоть кусочек», и они наперегонки отдавали ей то, что она просила. Никто и никогда не смел обижать рыжую девочку, за спиной которой всегда высилось полдесятка удалых парней.
Мать Эрны не поделила тропинку с гадюкой, когда девочке было одиннадцать лет. Как болотная тварь попала на песчаный Волин, неизвестно. Может быть, и не гадюка это была вовсе, но через полдня после укуса у доброй женщины посинели губы и она умерла, точно замерзнув на лютом морозе.
Какое-то время, пока жены старших братьев не приняли на себя заботы по хозяйству, младшая дочь была хозяйкой большого и дружного дома. Но это нисколько ее не тяготило, потому как отец и братья всегда были готовы выполнить любую ее просьбу. Ей даже нравилось считать себя старшей женщиной в семье.
Может статься, потому, не в пример своим сверстницам, Эрна и не торопилась замуж. Может, потому и была разборчива в женихах. Отец ее не неволил, а братья так и вовсе были готовы поднять на смех любого парня, который женихался к любимой сестре.
Когда сын Хохендорфского старшины посватался к девушке ей шел уже шестнадцатый год, и она считалась засидевшейся в невестах. Жених был завидный: статный да родовитый. В детстве мать рассказывала, что ругийский городец у подножья Зеленой Горы, был мрачным местом, но в пору сватовства эти воспоминания уже поблекли в девичьей голове. Ах, если бы была жива ее матушка, не случилось бы всего этого позора!..
Еще на свадебном пиру, что сотворили в Винете, Эрна заметила, как странно смотрит отец ее жениха на свою будущую невестку. Она осведомилась у своего суженого, почему свекор, не таясь, взирает на нее как на лакомое блюдо, только что рукам волю не дает. Но человек, с которым она должна была в ту ночь впервые разделить супружеское ложе, точно не услышал вопроса.
Перед брачной ночью имело место еще одно странное событие: отец мужа хотел войти в спальню вместе с молодоженами. Только смущенный вопрос Эрны заставил ее супруга остановить в дверях своего родителя. Они долго перебранивались шепотом, и старшина Хохендорфа все же послушал своего сына, хотя и сделал это с очень недовольным видом.
В Хохендорфском доме Эрну встретила беременная девочка, лет семьнадцати – жена отца ее новоиспеченного супруга. Волинянку поразила страшная подавленность, в которой находилась ее «свекровь». Для девушки, привыкшей в доме своего отца к самому лучшему обращению, та приниженность и забитость, с которой ее сверстница обращалась к своему мужу и его сыну, была совершенно непонятна.
И уж полная и жестокая неожиданность ждала ее вечером, когда отец мужа начал беззастенчиво лапать, да что там лапать, пытаться изнасиловать ее на глазах у супруга. При этом муж Эрны совершенно не обращал внимания на ее крики и возмущения. Но не даром девушка выросла с пятью братьями. Какой бы любимой сестрой она ни была, но и ей доводилось принимать участие в потасовках. Словом отпор, который получил свекор, ошеломил его.
И тогда отец кликнул сына. И к ужасу Эрны тот явился на помощь насильнику. Вдвоем они одолели молодуху, и после того, как старший сделал свое похотливой дело, муж, ни мало не сумляши, выполнил и свой супружеский долг.
Она хотела бежать в тот же день, но ее связали, запихнули в рот деревянную чушку и оставили на несколько дней без пищи и воды.
Через седмицу братья приехали проведать Эрну. Но им сказали, что их сестра со своим мужем, младшим старшиной Хохендорфа, уехала жить в Роскилле, ко двору даннского конунга, которому городец платил дань. Об этой лжи ей шепотом рассказала «свекровь», когда месяц спустя у них завязалось что-то вроде скрытной дружбы. Она же поведала Эрне, в какой ужасный дом та попала.
Предки мужа Эрны были старшинами Хохендорфа уже одиннадцать колен. Даром что должность эта считалась выборной, но на сходках в общинном доме никто даже слова не мог сказать против них. Люди шептались, что на непокорных старшины наводят порчу и разорение. Поговаривали, что род их восходит не то к древним вождям, приведшим ругиев на эти земли, не то к древним колдунам, опустошившим берега Одера своими чарами, для того чтобы ругии могли здесь поселиться.
Как бы там ни было, но черная судьба висела над родом мужа Эрны. У его отца было уже одиннадцать жен. Та девочка, что поведала ей об этом, была двенадцатой. Волинянка ужаснулась, подумав, что ее свекор, прямо как в сказке, убивает своих жен за провинности. Но все оказалось проще. Они все умирали во время родов. Все как одна. Точно плод, посеянный в их утробе, был ядовитым. Из всех младенцев выжил только один, тот, что стал мужем Эрны. Его выкормили кормилицы, а воспитали дальние родственники, жившие в пяти трех пути вниз по Одре.
Но, когда мальчику исполнилось двенадцать, отец повелел ему вернуться. Не успел тот обжиться в доме предков, как была сыграна свадьба. Жена была на четыре года старше мужа, а супружеские обязанности за него выполнял свекор, у которого в ту пору была уже девятая избранница.
С тех пор через дом старшины Хохендорфа стало проходить в два раза больше «жен», чем прежде. Эрна с ужасом узнала, что она была уже третьей женой своего мужа, но лишь второй настоящей, поскольку первая супруга умерла в родах, так ни разу и не подарив ему супружеской радости.
«Свекровь» поведала Эрне, что ничто так не взнуздывает похоть старшего мужчины в доме, как непокорность. Укрощая строптивых, он мог насиловать их до бесчувствия, так что девушка настоятельно советовала своей «невестке» держать глаза долу, говорить тихо, и что ни слово обращаться к мужчинам в доме «мой господин». Эрна вспылила и дала девушке клятву, что никогда не опустит голову.
Но через год, уже после того, как ее подруга умерла в родах, Эрна поняла, что не может больше хранить верность своей клятве.
Полтора года, прошедшие в доме старшин Хохендорфа, выжгли из Волинянки всю душу. В начале она, как и поклялась «свекрови», буйствовала и противилась позору, изо всех сил. Чтобы она не сбежала, в доме заколотили окна, а двери днем и ночью держали запертыми на огромные замки. Каждую ночь она подвергалась унижениям. Муж и свекор избивали ее до полусмерти, а потом обихаживали почти до утренних петухов, а утром супруг привязывал Эрну за руки и за ноги к постели, чтобы днем отец мог позабавиться с ней в одиночку. Уж лучше бы старик продолжал ее избивать, поскольку ночные издевательства в сравнении с дневными могли сойти за нежные ласки. Эрна с трудом подбирала слова для того, чтобы рассказать о том, что творил с ней отец ее мужа.
Случилось так, что во всем Хохендорфе не осталось дома, из которого старшина мог бы взять себе невесту. В городце просто не нашлось девиц подходящего возраста. Эрна подозревала, что горожане попросту отсылали девочек старше одиннадцати лет к своим родственникам. А «безбрачие» распаляло старшину еще больше.
