— Этого никто не знает, — продолжает Койот. — Расследование было очень коротким. Последний раз его видели, когда он направлялся в архивы. На этом обрываются все следы. — Койот замолкает, открывает дверь и выглядывает на улицу.
— Мне кажется, — говорит Анхель, — что в этой истории случится еще очень многое.
36
На ночном небе появляются первые звезды. Габриаль расхаживает взад и вперед, пыхтит и нервничает. Анхель, скорчившись на кушетке, пытается читать, но не может и бросает книгу на пол. Габриаль сосредоточенно смотрит на то место, куда она упала. А Анхель смотрит на то место, где стена переходит в потолок, место бесконечной белизны, скрадывающей всякие углы.
— Что тебя так волнует? — произносит он наконец.
— Меня волнует, — отвечает Габриаль, — вот что: почему эта книга столько времени оставалась спрятанной? Почему никто не опубликовал ее? Почему именно нам, идиотам, выпало ее искать?
В комнату вальяжно входит Койот, сегодня он в черном галстуке, темный шелк хорошо гармонирует с сорочкой, пиджаком, брюками. Анхель думает о его наряде и думает, что наконец у него появился друг, умеющий вальяжно ходить.
Койот кладет руку на плечо Габриаля и отрывает его от книги.
— Это, мой дорогой друг, очень хороший вопрос.
— Я хотел бы спросить, сколько стоит эта книжка?
Откуда-то из самого нутра Койота бренчит короткий смешок. Кажется, что этот смех приподнимает Койота, заставляет его двигаться легко и стремительно. Остановившись у окна, он поднимает руку, касается стекла, обводит контур света. Он соединяет невидимые точки, получается ковш медведицы, миф.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — говорит Габриаль и с силой бьет кулаком в ладонь. — Эта штука не имеет цены. Но ведь даже у церкви временами возникает очень большая нужда в деньгах.
— Если Ватикан попытается ее продать, поползут слухи. — Анхель все еще лежит на кушетке. — Сколько людей вообще знает об этой книге? Может быть, пара дюжин, не больше. Но окажись она на рынке, и об ее существовании узнают все. Естественно, народ не будет точно знать, откуда она взялась, но он сможет вычислить, откуда она взяться не могла. Люди начнут складывать два и два и дойдут до факта, что, вероятно, в некоторых подвалах лежат груды других сокровищ.
— Думаю, что никто вообще не знал о ней, пока Пена не начала свои поиски. Думаю, что даже Общество не знало, где она находится. Думаю, у Пены были причины так поступить.
Койот произносит слова, глядя в окно, в темноту ночи. Габриаль переводит взгляд с Анхеля на Койота.
— Пена была предусмотрительной женщиной, но она сделала ошибку, обратившись за сведениями к Исосселесу.
— Двадцать лет назад.
— Это единственная вещь, которая доказывает, что Исосселес не имеет никакого отношения к Обществу. — Койот подтверждает свои слова энергичным кивком. — Если бы Исосселес был членом Общества, то он никогда бы не раскачал так сильно лодку, и Пена никогда не выбралась бы из монастыря.
— Нет, он не член Общества, — вступает в разговор Анхель. — Пена верила в составные части — «И Цзин», священные книги, Эрл Тэйлор, ее встреча с Исосселесом, Койотом и со мной, — даже в свои загадки. Общество было частью рисунка. Она вернулась, потому что думала, что Исосселес собирается затеять игру, думала, что он хочет нарушить некое внутреннее равновесие. Плюс к этому ей нужны были его сведения, и думаю, кроме того, ей был нужен я, и она понимала, что Исосселес был тем человеком, с помощью которого она сможет склеить целостную картину.
Габриаль наклоняется к полу, поднимает книгу, кладет ее на кушетку и смотрит на Анхеля.
— Зачем все это?
— Большую часть прошедших трех месяцев я задавал себе тот же вопрос.
— И?..
— И она умерла, — ответил за Анхеля Койот.
Анхель достает сигарету, закуривает к продолжает говорить.
— У меня нет ни черта, ни одной идеи.
— Значит, этот сумасшедший падре гнался за тобой через два континента только затем, чтобы доставить тебе неприятности?
— Иначе он не мог получить назад свои документы.
— Что заставляет нас думать, что Исосселес окончательно потерял терпение.
— Он выследил и меня. — Койоте отсутствующим видом потирает ребра. — А это означает, что его монахи умеют хорошо работать.
Анхель склоняется с кушетки и берет с края стола пепельницу.
— Если вы спросите меня, то я скажу, что он спустил с цепи всю свою команду.
— Они пока проявляют некоторое терпение.
— Но не беспредельное, Пена не делала ошибок. — Койот одобрительно кивает Анхелю. — Если она думала, что Исосселес готов сорваться, то он действительно был готов сорваться. Исосселес настойчив и упорен, скрупулезен и опасен, но он не член Общества. Я хочу сказать, что этому Обществу пятьсот лет, так что они, очевидно, привыкли ждать.
Койот тянет шнурок и опускает штору, в комнате становится темно.
— Католическая церковь — консервативная организация. Осторожная и консервативная.
Он пересекает комнату и зажигает настольную лампу.
— Скажем, вы хотите сохранить тайну в мире, который вырос из тайн.
— Отлично, — говорит Габриаль, — значит, это лодка, которую ты не хочешь раскачивать, но если книга указывает путь на небеса, то почему бы самим не воспользоваться ею? Ты подразумеваешь, что никто в Ватикане — ни один человек, имеющий к ней доступ, — не попытался выяснить формулу, не так ли?
— Кто может ручаться, что никто не пытался это сделать? — Анхель встает, проходит по комнате и достает с полки книгу Нового Завета. — Здесь есть целая история о народе, который восходит прямо на небо. Кто может поручиться, что, когда писали Библию, не упустили эту малую часть — я хочу сказать, что они вообще упустили из виду много всякой чепухи.
— Может быть, кто-то и пытался, но потерпел неудачу, — говорит Койот. — Может быть, им это вообще, по большому счету, не удалось.
Анхель со стуком ставит Евангелие на полку и поворачивается к Габриэлю.
— Может быть, они пропустили и эту часть.
37
Анхель не может понять, где они позаимствовали «кадиллак», Койот позвякивает ключами и загадочно подмигивает. Белый откидной верх и белый кузов, плавно переходящий в темную синеву крыльев.
— Умопомрачительный, настоящий синий цвет, — говорит Койот, водрузивший по этому поводу на голову шикарную фетровую шляпу. Впервые за прошедшую неделю наступил ясный солнечный день. На переднем сиденье небрежно брошен пиджак Койота. Сам он в подтяжках, без вульгарного ремня, на шее шелковый галстук, тоже синий, под цвет крыльев. В нижней части галстука нарисовано чертово колесо, в корзинах которого сидят люди — пять фигурок, похожих на ивовые веточки, готовых по крутой траектории вот-вот взлететь в синие шелковые небеса.
