Пока она говорит, я разжигаю огонь в камине. В очаге нет дров, но полно золы. Эту связку дров покупал еще я много лет назад. Серж и Астрид не любители поболтать тет-а-тет возле уютного огонька. Я протягиваю руки к огню. Астрид садится на пол рядом со мной и кладет голову мне на плечо. Я не курю, потому что знаю – она этого терпеть не может. Мы смотрим на пламя. Случайный прохожий, заглянув в наше окно в этот момент, решил бы, что перед ним счастливая, дружная супружеская пара.
Я рассказываю Астрид об Арно. Описываю комиссариат и жалкое состояние, в котором находился наш сын, рассказываю о том, как холодно и резко с ним обращался. Упоминаю о том, как он отреагировал, и о том, что до сих пор не выбрал подходящего момента, чтобы серьезно поговорить с ним, но обязательно это сделаю. Говорю, что нам придется искать хорошего адвоката. Она слушает меня, расстроенная.
– Почему ты мне не позвонил?
– Я хотел. Но что ты могла сделать, находясь в Токио? Ты и так была расстроена из-за смерти Полин.
– Ты прав.
– У Марго началась менструация.
– Да, я знаю. Она мне сказала. По ее словам, ты неплохо справился с обязанностями отца.
Волна гордости накрывает меня.
– Правда? Она так сказала? Я рад. Потому что, когда умерла Полин, я совсем растерялся.
– В смысле?
– Не мог подобрать правильные слова. Не мог успокоить Марго. Поэтому посоветовал позвонить тебе. Услышав это, она разозлилась.
Рассказ о тайне моей матери готов сорваться с губ, но я сдерживаюсь. Не сейчас. Эти минуты принадлежат нашей маленькой семье, нашим детям, нашим и только нашим проблемам. Астрид идет к холодильнику за limoncello[29]и возвращается с двумя маленькими хрустальными стаканчиками, которые я много лет назад купил на блошином рынке у ворот Ванв. Мы молча потягиваем ликер. Я рассказываю Астрид о встрече с Паримбером, о его соборе Духа. Описываю его кабинет, оформленный по всем правилам фэн-шуй, о черных рыбках, зеленом чае, цельнозерновых сконах. Она смеется. И я смеюсь вместе с ней.
Мы говорим о Мелани и ее выздоровлении, о работе Астрид, о приближающемся Рождестве. «Почему бы нам не отпраздновать его вместе в Малакоффе?» – предлагает Астрид. Ведь прошедший год выдался таким трудным… Рождество отпраздновать у нее, а Новый год – у меня. Почему бы не собраться всем вместе? Смерть Полин показала, как в этой жизни все хрупко и как много в ней грустных моментов…
– Да, было бы неплохо.
Но как быть с Сержем? Где он-то будет в это время? Я оставляю свой вопрос при себе, но Астрид, должно быть, читает мои мысли.
– После твоего звонка Серж расстроился.
– Почему?
– Ну, он не отец этих детей. Он не знает, что и как делать.
– Что ты хочешь сказать?
– Что он моложе и чувствует себя с ними неуверенно.
Жарко пылая, потрескивает огонь. Слышен храп Титуса. Я жду ее следующих слов.
– Он съехал. Ему нужно подумать. Сейчас он у своих родителей, в Лионе.
Почему я не испытываю облегчения? Напротив, я впадаю в подозрительное оцепенение, и мне это не нравится.
– Ты в порядке? – вежливо интересуюсь я.
Астрид поворачивается ко мне лицом. Я читаю на нем усталость и страдание.
– Не совсем.
Должно быть, это что-то вроде адресованного мне сигнала. Я так долго ждал этого мгновения – когда смогу снова обнять ее, прийти на выручку. Мгновения, которое поможет мне ее завоевать. Вернуть себе утраченное. Я столько раз мечтал об этом на улице Фруадево, ложась в холодную пустую постель с уверенностью, что все то, что было мне дорого, навсегда потеряно. Я ждал этого с того дня, когда Астрид призналась, что больше меня не любит. И тысячу раз представлял себе, как это будет…
Но я молчу, потому что просто не могу произнести слова, которые она жаждет услышать. Я всего лишь смотрю на нее, сочувственно склонив голову. Она смотрит на меня, заглядывает мне в глаза. И, не найдя желаемого, начинает плакать.
Я беру ее за руку и нежно обнимаю. Она рыдает, вытирая щеки руками. Потом шепчет:
– Знаешь, временами мне хочется вернуться в прошлое. Очень сильно хочется.
– Чего именно тебе хочется?
– Тебя, Антуан. Мне очень хочется, чтобы все вернулось. – Ее лицо сморщивается. – Да, я бы хотела, чтобы все у нас было, как раньше.
Астрид страстно меня обнимает. У ее поцелуев соленый вкус. Я ощущаю ее тепло, ее аромат. Мне хочется плакать вместе с ней, поцеловать ее, но я не могу. Я прижимаю ее к себе, наконец целую, но без намека на страсть. Страсть умерла. Астрид ласкает меня, целует в шею, в губы, и мне начинает казаться, что последний раз это было с нами вчера. А ведь прошло полтора года… Желание просыпается, как воспоминание, как память тела. А потом рассеивается. И теперь я обнимаю ее, как обнимал бы дочь, сестру или мать.
Во мне рождается неожиданное откровение: я больше не люблю Астрид. Я искренне беспокоюсь о ней, ведь она мать моих детей, но я ее не люблю. Я испытываю к ней нежность, привязанность, уважение, но не люблю так, как раньше. И она об этом знает. Она это чувствует. Она перестает целовать меня, перестает ласкать. Отстраняется и в сомнении прикрывает лицо рукой.
– Прости, – со вздохом говорит Астрид. – Не знаю, что на меня нашло.
Она сморкается. Мы оба молчим. Я даю ей время прийти в себя, не выпуская ее руки из своей.
– Люка рассказал мне о твоей подруге, той высокой брюнетке.
– Об Анжель.
– Как долго вы вместе?
– Со дня аварии.
– Ты влюблен?
А действительно, влюблен ли я в Анжель? Конечно влюблен. Но мне не хочется говорить об этом Астрид. Не сейчас.
– С ней я чувствую себя счастливым.
Астрид улыбается. Эта улыбка стоит ей немалых сил.
– Вот и хорошо. Прекрасно. Я рада за тебя.
И снова молчание.
– Послушай, я очень устала. Думаю, мне лучше лечь спать. Ты мог бы выгулять Титуса перед сном?
Титус, виляя хвостом, уже ждет у двери. Я надеваю пальто, и мы выходим на пронзительный холод. Пес, переваливаясь с боку на бок и то и дело поднимая лапу, делает круг по саду. И потираю руки и дышу на них, чтобы согреться. Мне не терпится вернуться в дом. Астрид на втором этаже, я поднимаюсь, чтобы попрощаться с ней. На «детской» стороне свет горит только в комнате Марго. Мне хочется постучать к ней, но я не решаюсь. Но она услышала мои шаги: дверь со скрипом открывается.
– До свидания, пап.
Похожая на маленькое привидение в своей белой ночной рубашке, она бросается ко мне, быстро обнимает и убегает назад в спальню. Я иду по коридору к комнате, которая была когда-то моей. Здесь ничего не изменилось. Астрид в прилегающей ванной. Ожидая ее, я присаживаюсь на кровать. Именно здесь она объявила, что хочет развестись. Что она его любит. Что хочет строить свою жизнь с ним, а не со мной. Я же смотрел на свое обручальное кольцо и думал, что происходящее не может быть правдой. Я вспоминаю ее упреки относительно нашего брака. По ее словам, мы оба превратились в пару разношенных старых тапок. Я тогда поморщился, услышав это сравнение, но прекрасно понял, что она хотела этим сказать. Но только ли моя в этом вина? Неужели всегда во всем виноват именно муж? По моей ли вине из наших отношений ушла романтика? Уж не потому ли, что я забывал дарить ей цветы? А может, моя вина в том, что я позволил более молодому и очаровательному принцу забрать ее у меня? Помню, как я спросил у Астрид, что она нашла в Серже. Молодость? Пылкость? То, что у него пока еще нет детей? Вместо того чтобы сражаться за нее, сражаться как сто чертей, я отступил. Сдрейфил. Первое, что я сделал после того разговора, – это наивно и глупо, знаю! – переспал с ассистенткой своего коллеги. Но это меня не успокоило. В браке я хранил верность. Я не слишком приспособлен вести двойную жизнь. У меня было единственное приключение с молодой соблазнительной женщиной во время деловой поездки, сразу после рождения Люка. После этого я считал себя последним дерьмом, чувство вины оказалось невыносимым грузом. Адюльтер – дело непростое. После этого и стала зарождаться пустыня в отношениях между мной и Астрид, и она становилась все шире, пока я не узнал о ее романе с Сержем. Наша сексуальная жизнь стояла практически на мертвой точке, и, признаю, я не пытался понять, что между нами не так, и ничего не делал, чтобы ситуация изменилась. Или не хотел знать. А может, в глубине души я догадывался, что она любит и желает другого мужчину.
