class="p1">– Варенье из голубики – о-о-о. – Лицо у Ханина неожиданно расплылось, сделалось каким-то растроганным, мягким, словно бы капитан внезапно очутился в своем детстве. – Это самое любимое мое варенье.
– Шарабан, подогрей чайник, – попросил Микулин, пояснил начальнику заставы: – Десять минут назад он уже кипел, но лучше, когда кипяточек свежий – желудку приятнее.
– За этим и приехал – чайку с ветеранами попить, – сказал Ханин.
– Только за этим?
– Только за этим. Честное слово! Больше никаких целей нет.
Через несколько минут Микулин понял, что Ханин действительно только за этим и приехал, никаких других целей у него нет, – и пригнала капитана сюда самая обычная тревога за пожилых людей, которые могли оказаться в опасности. Ханин хотел сам, своими глазами увидеть их, убедиться, что все в Никаноровке в порядке.
Когда убедился, то лицо его вновь расплылось в расслабленной, какой-то детской улыбке, – видно было, что на душе у капитана сделалось спокойнее.
Можно было возвращаться на заставу.
На следующий день в Никаноровке снова загудел автомобильный мотор – снова гости… Кто?
Микулин ощутил, как у него тревожно застучало сердце – а вдруг это агафоновские костоломы?
Он снял со стены ружье, разъял стволы. Два патрона, сидящие в стволах, поблескивали новенькими медными капсюлями. Он вытащил из нижнего ствола – получока – патрон, осмотрел головку.
В окоеме медной гильзы, мрачно поглядывая на человека круглой макушкой, чернела крупная свинцовая пуля. Броневик она, конечно, не опрокинет, но лося сшибет с ног запросто.
Выйдя на крыльцо, он вгляделся в пространство: чего там? Судя по звуку, к ним шел гусеничный армейский тягач, – в масляный выхлоп врезалось острое железное звяканье, которое обычно рождают расхлябанные траки… Микулин угадал – через десять минут около их дома действительно остановился легкий армейский тягач, из маленькой кабины высунулся краснолицый мужик в брезентовом танковом шлеме.
Трубно кашлянув в кулак, спросил:
– Дядя, это – деревня Никаноровка?
– Она самая, племянничек.
Водитель всунулся в кабину, быстро переговорил с пассажиром, – что это за пассажир, с крыльца не было видно – стекло пассажирского места было тонированным.
Когда-то, в мутные времена всеобщей неразберихи и ельцинского пьянства, армия начала продавать свою технику. Делала это с размахом – за пятнадцать тысяч долларов можно было купить бронетранспортер со штатным вооружением – пулеметом Владимирова и хорошим запасом патронов… Что же касается гусеничной техники, то ее можно было купить еще дешевле. Этот тягач был, судя по всему, из армейских «поставок» той поры, положенные техосмотры и техремонты не проходил, но и без всякого вмешательства и надзора он еще лет двадцать пробегает. Только гусеницами будет громыхать, да звякать больше обычного.
Человек в танковом шлеме тем временем закончил переговоры, пассажирская дверца, сияя тонированным стеклом, с треском распахнулась, и из кабины неторопливо выбралась изящная девушка в темной приталенной шубке.
Специалист сразу бы отметил, что шубка эта не из дешевых, а может быть, даже из очень недешевых. На ногах у неожиданной гостьи красовались теплые замшевые сапоги на модном низком каблуке.
Голову девушки украшала густая грива каштановых волос. Лицо было точеным – красивое лицо! – девушка будто бы с обложки гламурного журнала, рекламирующего губную помаду, сошла.
«Может быть, актриса из благовещенского или хабаровского театра? Или эта самая… дикторша с телевидения?» – задался вопросом Микулин, глядя, как девушка ловко переместилась с гусеницы на расчищенную снеговую дорожку.
«Племянничек» в танковом шлеме даже не подумал, чтобы ей помочь. Впрочем, Микулин об этом тоже не подумал… А это плохо – отвыкать он начал от людей и городских манер.
Дверь за спиной Микулина скрипнула, и раздался удивленный и одновременно отчего-то испуганный голос Анисимова:
– Господи, Настя! Ты-то откуда здесь взялась?
Девушка звонкими шлепками отряхнула себе руки. Фыркнула, словно лесная кошка.
– От меня, дорогой папочка, прятаться не стоит, бесполезно это – все равно найду.
– Да я уж вижу.
– Иди сюда, я тебя расцелую, – лицо Настино украсилось сияющей улыбкой. От девушки исходило такое тепло, что странно было, как это не начал таять снег и шумными ручьями сгребаться в Амур.
– Лучше ты иди сюда, – проговорил Анисимов и пояснил глуховатым, не теряющим опасливого удивления голосом: – Это дочь моя… Анастасия Анатольевна.
– Очень приятно, – несколько неуклюже поклонился девушке Микулин, заскрипел промороженными половицами крыльца.
– И что же привело тебя сюда? – спросил Анисимов, глянул поверх головы дочери в заснеженное, посверкивавшее дневной белью пространство, потом отвел взгляд в сторону.
– Дело, папочка, дело!
Анисимов будто от электрического тока, обжегшего его, передернул плечами, деловые наклонности, столь сильно развитые у дочери, он не поощрял.
– Что за дело?
– Ты пригласи меня в избу, не стесняйся. – Микулина, стоявшего на крыльце, она не замечала – ну будто его не было совсем. – Я пробуду недолго.
– Проходи! – голосом, в котором неожиданно возникли сиплые нотки, пригласил отец.
В доме Настя поводила носом из стороны в сторону, сморщилась, словно бы уловила какой-то неприятный запах, перед тем, как опуститься на табуретку, выдернула из шубки надушенный платок и вытерла им верх табуретки, само сиденье.
«Ничуть дочь не изменилась, ни на грамм буквально, – Анисимов ощутил горечь, внезапно возникшую во рту, покачал головой укоризненно, – и вряд ли уже когда изменится».
– Давай, дочь, выкладывай свое дело.
– Отец, ты уехал, поселился во-он где – под боком у японского микадо, а мы остались в нашем родном городе… До тебя почти тысяча километров. А квартира-то, квартирка…
– Я все понял, – вмешался Анисимов в речь своей дочери, – давай бумагу, я все подпишу…
– Ты большой молодец у меня, папик, – обрадованно воскликнула дочь, – до чего же я тебя люблю, ты не представляешь…
– Представляю, – сухим тоном произнес Анисимов, – на этот счет я не обманываюсь совершенно. С нотариусом проблем не будет?
– Не будет, – прежним радостным голосом проговорила дочь, – с ним уже все решено. И заплачено. – Настя вытащила из сумки прозрачную папку, из папки извлекла стопку бумаги с компьютерным текстом, стремительным движением руки прошлась по тексту, словно бы диковинным сенсорным способом прочитала, что там изложено, и кинула стопку на стол. – Подписывай! – жестким командирским тоном велела она. – Держать такси слишком долго я не могу.
– Этот танк с расхлябанными гусеницами – такси? – не смог скрыть удивления Анисимов, брови у него поползли на лоб.
– Я могу и железнодорожный эшелон нанять, – хмыкнув, отчеканила дочь, – только электровоз около ваших домов почему-то не останавливается, – она снова хмыкнула.
Анисимов расправил бумаги на столе, водрузил на нос старенькие, купленные еще в институтскую пору, но очень хорошие очки, вскинул правую руку и помял пальцами воздух, будто хотел сорвать с ветки кисть сладкой черемухи.
– Ребята,
