готовил плакаты и лозунги к демонстрациям, занимался прочей хорошо оплачиваемой дребеденью. И получал приличные деньги! Он был недолго женат, где-то у нас в городе подрастал сынишка, но выплачивал «папа» ему что-то совсем мизерное, какие-то горькие копейки, ведь официально учесть его доходы было невозможно. А жизнь Борис Иванович вёл вольную, заманивал молодых девчонок позировать, поил шампанским, которое у него в мастерской не переводилось, и вёл себя бонвиваном.
– Я ещё не готов встать «на прикол»! – говорил он и в тридцать, и в сорок лет, и в пятьдесят лет… Но теперь-то ему, слава богу, шестой десяток. Пора о старости подумать. Живёт, как студент, до сих пор на съёмных квартирах. Должен же у него проснуться голос разума! Старость не за горами. А Зоя Николаевна ему очень подходила во всех отношениях – по возрасту она была лет на десять или пятнадцать его моложе, имела квартиру, хорошее образование, интересовалась искусством, выглядела отлично. Чего ещё?
Я купила три билета в кинотеатр «Ударник», и пригласила обоих, не скрыв своих намерений. Встретились. Зоя Николаевна принарядилась, в парикмахерской побывала, глазки подкрасила, в капрончике, на каблучках – тогда ещё не все женщины поголовно брюки носили. Длинный сухощавый Борис Иванович был одет как джентльмен – галстук бабочкой и пахнул чем-то особенным – тогда только-только начали появляться завлекательные мужские дезодоранты.
Познакомила я их. Вижу – никакого интереса друг к другу они не проявляют. Уж на что Борис Иванович всегда вёл себя, как дамский угодник, а тут – ни-ни! Даже в буфет кинотеатра по стакану лимонада выпить не пригласил. Молчат оба моих протеже, общих тем для разговора даже не пытаются найти. В кинозале я хотела сесть с краю, но Зоя Николаевна посадила меня посередине между ними, и шепчет в ухо:
– Ты кого это позвала? Посмотри на меня и на него! Разве он мне – пара?
Едва фильм до конца досмотрели, разошлись. С Борисом Ивановичем нам было по дороге:
– Что же вы были такой неинициативный? Я вас не узнаю! Обычно-то соловьём разливаетесь! Даже не попытались обаять невесту!
– Какая она «невеста»? Плешивая старуха! У меня в мастерской знаешь, какие молодухи бывают? Голые позируют! Ты бы ещё подревнее мне нашла! Посмотри на неё и на меня! – ответил мне искушённый ценитель женской красоты, которому давно перевалило за пятьдесят.
Прошло много лет, пятнадцать или двадцать – не знаю. Время так летит! Мне было известно, что Зоя Николаевна умерла одна в своей квартире от сердечного приступа, и её не сразу хватились… А вот про Бориса Ивановича я долго ничего не знала. Однажды, жарким летним днём смотрю – по железнодорожной платформе к электричке плетётся какой-то высокий худой старик. Тащит за собой тележку, на которой, видно, весь его скарб. И сверху валенки примотаны! Во всей его фигуре – горечь одинокой старости. Я помогла ему втащить в вагон тележку – привычное дело! И только потом узнала его:
– Борис Иванович! Вы ли? А я всё думаю – куда вы делись? Переехали, что ли? Я вас не сразу узнала! Помните меня? Я – Люба!..
– Люба? Не помню. Да, переехал. Жил под Челябинском, клубы оформлял. А теперь это никому не надо, да и клубов не стало. Приехал вчера в Петропавловск, думал, у сына поживу. Я же ему алименты платил! А он не захотел со мной и говорить. Открыл дверь, взглянул, и захлопнул перед носом. Вот они – нынешние дети!..
– Чего же вы хотите? Помните, как вы хитрили, чтобы алименты ему не платить? А сами бо-о-ольшие деньги зарабатывали! Жене не помогали растить сына, сами вели богемный образ жизни. Шампанское у вас в мастерской не переводилось, девчонок спаивали… «Лето красное пропела, оглянуться не успела, а зима катит в глаза?..»
Я была уверена, что вижу Бориса Ивановича Мерзлякова в последний раз. Он тяжело дышал, совсем обессилел, по бледному лицу – холодная испарина, как смертный пот. Синие губы трясутся… Из носа и ушей торчат пучки седых волос. На длинной худой шее торчит большой кадык…
– Так куда вы теперь?
– Не знаю. Взял билет, куда денег хватило – до станции Утяк, под Курганом.
– У вас там есть знакомые?
– Нет, никого у меня нигде нет…
Народу в электричке всё прибывало, становилось тесно, и к нам подсела молодая девушка. Борис Иванович встрепенулся, как старый боевой конь, заслышавший боевую трубу, и стал заигрывать с девушкой, которая ему точно годилась в правнучки! Синими старческими губами он рассказывал какие-то сальные анекдоты, пытаясь произвести впечатление на молоденькую соседку, и скоро объявил мне, что это – его невеста, и он готов жениться!
Зрелище было довольно отвратительное, и я пересела подальше. Девушка, которая вначале смеялась, тоже нашла себе другое место. Ведь она ехала в своё будущее, а этот странный человек из прошлого ехал в никуда. Им было совсем не по дороге!
Вряд ли он пережил то лето…
Уж замуж невтерпёж
«За морем веселье – да чужое,
У нас горе – да своё»
(русск. пог.)
– Ну, ты и красивая, Маринка! Ты ещё хоть кого очаруешь! – говорю я своей давнишней подруге. Жизнь у неё нелёгкая: до пенсии не близко, работает она по найму горничной в богатых домах. Хозяйки стараются выжать из неё все «соки», а платят всего ничего. Но Марина верующая, баптистка, и потому ей больше доверяют, чем другим, без работы она не сидит. Вот только жестокая астма подбирается… Хватает прямо за горло! Марина воспитала дочь, случайно зачатую от какого-то таксиста, и замужем никогда не была. Как и не всегда была верующей. Это сейчас она, кстати и некстати, плетёт про бога. Достала!
– А я и очаровала! Правда, я красивая? – переспрашивает Маринка, и объявляет, что, возможно, скоро выйдет замуж! В Германию!
– Пол- года назад приезжал к нам из Германии «брат» Игорь – рассказывает она без утайки. – Приехал специально выбрать жену. Восемь лет уже прошло, как они с семьёй эмигрировали в Германию. Супруга у него сразу после переезда неожиданно скончалась. И остался Игорь один, с тремя сыновьями. Теперь дети все самостоятельные, и настаивают, чтобы женился. И непременно у нас, здесь, в Казахстане, на родине, на верующей! Побывал он на собраниях в нашем баптистском молельном доме, в другом… Увидел меня. Ну, и я его увидела. Так он через «сестёр» справки наводил – понравился ли он мне?
– А сам у тебя почему не спросил?
– Ты что! У нас так не положено! Он
