с тех пор постоянно оставался в провинции, то он больше уже не попадал в лапы полицейских.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Как герцог Роберт ухаживал за Маргаритой с лилейными пальцами и как он решил похитить ее у ее господ.
Прекрасная Маргарита, которая прослужила к тому времени уже четыре года у своих господ, была предметом восхищения и тайной любви нескольких уважаемых и доблестных вельмож страны, в особенности же двух из них: герцога Роберта и сэра Вильяма Ферриса.
Однажды прекрасная Маргарита вместе с несколькими другими из людей ее господ отправилась ворошить сено, одетая в юбку из красной фланели и в большой соломенной шляпе на голове. В руках у ней были вилы, а завтрак был завернут в полу ее юбки.
Герцог Роберт с двумя своими стражниками встретил ее на дороге. Присутствие стройной Маргариты разожгло тайный огонь, который уже давно тлел у него в сердце. Случайно встретив ее теперь, он дружественно обратился к ней с такими словами:
— Добрый день, красавица. Вы спешите на работу? Погода обещает быть прекрасной, солнце блестит так ярко, и получится превосходное сено, раз оно сохнет на таком жгучем солнце.
— Славный и глубокоуважаемый герцог, — сказала она, — бедные работники просят у бога хорошей погоды: для труженика служит утешением, когда его работа идет успешно. Сегодняшний день будет для нас еще более счастливым, так как он почтен вашим светлейшим присутствием.
— Еще более счастливы, — сказал герцог, — те, кто проводит время в твоем обществе. Но позволь мне отправиться вместе с тобой к твоим господам и передать там твои вилы кому-нибудь более опытному в этом роде работы. Мне кажется, твоя госпожа поступает неблагоразумно, отправляя тебя на такую черную работу. Я удивляюсь, как ты можешь выносить это низкое рабство, ты, нежные члены которой никогда не были созданы для тяжелого труда.
— Хотя я не имею права, — сказала она, — иметь суждение о ваших мыслях, однако, если бы вы не были герцогом, я осмелилась бы сказать, что ваш разум вам изменяет. Ваши глаза кажутся ясными, но я вправе счесть их помутневшими, раз они представляют вашему уму мой образ таким прекрасным. Я скорее думаю, — так как существует обычное мнение, что женщины любят слушать себе похвалы, — что вы говорите все это лишь для того, чтобы провести время, или для того, чтобы возбудить во мне отвращение к моим слишком очевидным недостаткам. Но я прошу у вас покорнейше прощения в том, что я так сильно опоздала на свою работу и проявила себя слишком дерзкой в вашем присутствии.
Сделав грациозный поклон и преклонив колена перед любезным герцогом, она отправилась на луг, а герцог — в город Глостер.
Когда он туда прибыл, он хорошенько накормил своих стражников и умолял их отпустить его, хоть на немного, на свободу, чтобы он имел возможность повидать старика Грэя.
— Так как нам нужно, — сказал он, — сыграть одну или две партии, а что касается моего возвращения, то я даю вам честное слово принца, — что так же верно, как то, что я рыцарь и дворянин, — я снова вернусь под вашу охрану.
Когда стражники согласились, герцог удалился и вместе со стариком Грэем отправился на луг, чтобы посмотреть, как сушат сено. В то время как Грэй занимался своими делами, герцог нашел случай поговорить с Маргаритой. Так как она знала заранее об его намерениях по его письмам, она угадала причину его прихода, а он так начал с ней говорить:
— Красавица, уже давно в письмах я открыл тебе свою любовь. Скажи мне, не лучше ли быть герцогиней, чем служанкой? Дамой высокого звания, чем чернорабочей прислугой? Со мной ты могла бы жить среди удовольствий, в то время как здесь ты влачишь свои дни в труде; через мою любовь ты стала бы обладательницей великих сокровищ, тогда как теперь ты бедна и почти нищая; всякого рода наслаждения были бы твоим уделом, и что бы ни пожелало твое сердце, ты получила бы; все зависит от твоего решения; стань же счастливой, согласясь на мою любовь.
— Господин, — сказала она, — я признаю, что ваша любовь заслуживает благосклонности дамы и ваша привязанность — верной подруги, так, чтобы стало одно сердце и одна душа из двух сердец и двух тел. Но совершенно не подобает черепахе соединяться с орлом; ее любовь напрасно будет чистой, его крылья будут бессильны поднять ее так высоко. Когда Фалес смотрел на звезду, он упал в колодец. Кто всходит на гору, не смотря себе под ноги, вдруг обрывается, падая в пропасть. К чему величие во времена бедствий? Оно не облегчает сердечных горестей, оно не уничтожает телесных страданий. Что же касается богатства и драгоценностей, то это только приманки, которые навлекают на человека опасности. Мирские блага служат только для того, чтобы доставлять людям самозабвение. Бедность нисколько не мешает сердечному спокойствию, я думаю, наоборот, она благоприятствует ему. В большей безопасности находишься под простой одеждой, чем в королевской мантии. В сущности, беден только тот, кто сам считает себя бедным. Кто довольствуется тем немногим, что у него есть, тот богат, но кто владеет богатствами, не довольствуясь ими, — тот беден и несчастен. Вот почему, благородный герцог, хотя я заранее считаю себя недостойной малейшей из ваших милостей, я дерзаю, однако, просить вас перенести вашу любовь на ту, которая вам подходит по своему положению; позвольте мне отдыхать, опершись на мои грабли, и вилами зарабатывать себе на пропитание.
— Подумай о том, прелестная Маргарита, — сказал он, — что не во власти человека направлять свою любовь туда, куда он хочет, потому что любовь — это дело некоего могущественного бога. Нет птиц над Понтийскими болотами; нет истинной любви в душе непостоянной. Я никогда не вырву воспоминания о тебе из моего сердца, потому что оно, как камень Абистон, огонь которого никогда не уменьшается[40]... Так не отказывайся, милая девушка, так упорно от скромного дара, который ты должна была бы любезно принять.
— Благородный господин, — сказала она, — подумайте о том, что ваш опрометчивый брак может возбудить гнев высокопоставленных лиц, что королевское недовольство им может породить непредвиденные опасности. Брак вашего королевского высочества со мной, недостойной его, быть может, вернул бы вам свободу и подверг бы мою жизнь опасности; подумайте, как мало времени тогда вы уделили бы моей любви,
