становится все больше и больше.
Не знаю, с какого удара я его убила, с восьмого или с десятого, помню, еще подумала: «В кино показывают, как человека один раз ударишь ножом — и он сразу падает замертво, врут, видимо». Когда он наконец упал и затих, стали отчетливо слышны всхлипывания бедной Лики, которая закрывала уши руками, плакала и раскачивалась из стороны в сторону. Я положила нож на столешницу.
В деревне было тихо. Прокуренная кухня была вся в крови, на полу растекалась лужа от тельняшечного, Олег молча сидел с вывернутой головой. Хотелось бы сказать, что я была в шоке, но на самом деле не была. Не думаю, что стоит лить слезы и падать в обморок из-за того, что в мире стало на двух уродов меньше. Впервые за эти дни в Шижне я почувствовала себя в безопасности. Все было кончено, больше никто не мог нам угрожать.
Я подошла к телу Олега, похлопала по карманам. Ключи были в нагрудном, слава богу, не пришлось лезть ему в штаны. Немного повозившись, я смогла отстегнуть пуговицу и достала ключи. Положила себе в карман. Пошла в его комнату. В доме напротив загорелся свет, в окне показался силуэт Анны. Я замерла и посмотрела прямо на нее, а она будто смотрела на меня, хотя в комнате было темно и видеть меня она не могла. Свет погас, из дома так никто и не вышел. Я зашла в комнату к Саньку, его там не было, на секунду я испугалась, что он сбежал, но потом заметила, что под кроватью что-то есть. Нагнулась, посмотрела под кровать, Саня вздрогнул и, зажав рот рукой, пополз дальше к стене.
— Тихо-тихо, — сказала я, — там дяди подрались, ничего страшного, уже успокоились все. Не бойся.
Мальчик молчал и смотрел на меня огромными глазами. «Как он похож на Олега, — подумала я. — Как получается, что из таких маленьких, вполне симпатичных мальчиков вырастают такие ублюдки?»
— Не бойся, — повторила я и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
Я бы уехала сразу, но Лика была совсем невменяемой, мне пришлось отвести ее в комнату и дождаться, пока она придет в себя.
22
— ...И после пожара Тамарка ко мне и переехала. Вот и живем с ней с тех пор, ссоримся иногда, но в целом нормально. Она в Москву несколько раз в год уезжает на съемки, ей платят за них, у нее деньги есть. Продукты покупает, иногда внукам подарки, иногда все деньги на гадалок спускает. Сколько раз я ей говорила завязывать с этим — нет, все верит, что рано или поздно какая-нибудь гадалка окажется настоящей ясновидящей и расскажет, где дочь искать.
— А где сейчас Тамара? — спросил Гриша.
— Она в Москве была на съемках пару недель назад, потом мне написала сообщение, что к Анне поедет, видимо, у нее сейчас гостит.
— Анна — это старуха такая высокая и седая, со строгим лицом? — уточнил мальчик.
— Ну да, она самая. Тоже из Шижни бабка, чопорная такая, будто не из той же занюханной деревни, а из двора английской королевы. На людей свысока смотрит. С Тамаркой бы раньше здороваться не стала, не то что говорить, а после пожара спелись они. Обе твердили, что видели девчонок того бизнесмена и что это точно они пожар устроили. На этой почве и подружились. Общий враг, как оказалось, объединяет, даже если он воображаемый. Пару лет еще вместе ходили по всем инстанциям, скандалили, требовали им докладывать, как поиски идут. Остальные шижненские разъехались кто куда, плюнули и продолжили жить дальше, а эти две все успокоиться не могли.
Анна эта та еще истеричка. Она мне пару недель назад звонила, психовала, сказала, что Тамарке звонит-звонит, та трубку не берет, а ей срочно знать надо. Спрашивала, как звали сына какого-то там мужика из Шижни, представляете. Что там мальчик был, сын алкаша местного, сгоревшего при пожаре, и могу ли я поискать газеты старые у Тамарки, посмотреть, нет ли там фотографий этого алкаша и не написано ли, как звали его сына. Нервничала так, горячилась. Почти тридцать лет прошло, она все успокоиться не может.
— А зачем она это спрашивала? Что за мальчик? — заинтересовалась Анка.
— А я знаю? Я даже того алкаша толком не помню, откуда мне про его сына что-то знать. Я сто лет назад из Шижни уехала и живу спокойно, а не пережевываю воспоминания целыми днями. Так ей и сказала. Она разозлилась и трубку бросила.
— Мы видели, как Тамара в деревню к Анне приезжала, она уже уехала оттуда, — сказал Гриша. — Мы думали, она дома.
— Уехала, значит, от Анны? Давно?
— Неделю назад где-то.
— Понятно, запила снова, значит. Ей на съемках денег опять дали, видимо, пропивает сейчас. Вот за что мне все это... Последние два года не пила ведь... Говорила я ей: нужно жить дальше и успокоиться, — нет, она снова поперлась к подруге этой, видимо, та ее накрутила, и она снова сорвалась. Погодите. А вы откуда знаете, что Тамара уже от Анны уехала? Вы в деревне той были, что ли?
— Ага, мы, вообще, живем там, — сказала Анка.
— Ничего себе, а в Туезерске вы как оказались? До вашей деревни же отсюда больше ста километров.
— На автобусе приехали.
За окном было уже совсем темно.
23
Сначала Лика раскачивалась из стороны в сторону и всхлипывала. Потом перестала плакать, но продолжила раскачиваться. Когда она наконец успокоилась, было уже ближе к четырем утра.
— Я не хотела. — Это было первое, что она произнесла, голос звучал сипло, видимо, этот урод сильно передавил ей горло. — Я не специально.
— Никто не хотел.
Она встала и пошла на кухню, но так и не зашла внутрь, остановилась у двери и снова залилась слезами. Я встала и принесла ей стакан воды с кухни. Тела все еще лежали на полу, я решила, что лучше оставить их как есть, чтобы доблестное следствие имело возможность интерпретировать произошедшее как «один пьяница зарезал другого, а потом поскользнулся, упал да и сломал себе шею».
Лика пила воду на кровати Олега, подтянув колени к себе, и была похожа на несчастного скукожившегося воробья.
— Нас посадят, да? — сказала она тем же сиплым голосом. — Я не хочу в тюрьму, я не выживу там. Господи, мы проведем всю жизнь в тюрьме.
— Никто нас не посадит.
Я начала говорить. Объяснила, что произошедшее на кухне можно объяснить по-разному и совсем не факт, что следствие все свалит на нас. И даже если сначала будут подозревать нас — отрицать, что мы тут были, довольно сложно, нас видела половина местных жителей, но никто не знает, были ли мы здесь ночью, а значит, и не знает, были ли мы здесь в момент убийства, — следователям не нужен висяк, поэтому со временем они наверняка сами закроют дело с формулировкой «один зарезал второго, а потом убился сам». Полгода максимум, и все забудут об этом. Просто нужно исчезнуть на какое-то время и самим себя не сдавать. А сейчас нужно убираться из этого дома побыстрее, пока за окном еще ночь и деревня спит.
— А Санек? — спросила Лика. — Он же все слышал и видел нас тут. Он все расскажет.
Что делать с мальчиком, я не знала. Оставлять его было нельзя, убить ребенка я бы тоже не смогла. Все варианты
