их. Я добавляю третий и вгоняю их все три внутрь нее, шлепая тыльной стороной ладони по ее набухшему клитору.
Наоми всхлипывает, ее голова откидывается назад, а тело еще сильнее сжимается вокруг моего.
— Оставайся на месте.
— Это… больно… — стонет она.
— Не искушай меня добавить еще один.
— Это действительно больно… Боже… это больно…
— Так и должно быть.
— Себастьян…
— Не произноси мое гребаное имя таким тоном.
— Себастьян… пожалуйста…
— Пожалуйста, что? Еще?
— Пожалуйста…
— Ты любишь, когда тебе больно, не так ли, моя маленькая грязная шлюха?
Она поджимает губы, даже когда ее возбуждение эхом разносится в воздухе с каждым моим диким толчком.
Ее крошечное тело содрогается от удара, а ее стоны становятся хриплыми и глубокими. Я понятия не имею, испытывает ли она удовольствие или боль.
— Скажи это, Наоми. Скажи, что любишь, когда тебе больно.
— Нет…
Я выхожу из нее на одном дыхании, срывая шумный протест с ее губ. Она не двигается даже после того, как я полностью отпускаю ее, оставаясь в таком положении, ее ноги слегка раздвинуты, губы приоткрыты.
Мне требуется мгновение, чтобы расстегнуть ремень, опустить молнию на штанах и освободить свой набухший член.
Капля предэякулята стекает по моей руке, когда я прижимаю ее к стене и раздвигаю ее бедра.
Она вскрикивает, но раскрывает их как можно дальше, обмотав трусики вокруг лодыжек.
Я скольжу своим членом по ее чувствительным складочкам, кряхтя, когда ее соки покрывают меня, притягивая и приглашая пройти весь путь внутрь.
— Скажи, что тебе нравится, когда я причиняю тебе боль, Наоми. Скажи, что ты любишь жало боли и извращенную чудовищность всего этого.
— О, Боже…
— Это не те слова, о которых я просил. Попробуй еще раз.
Она двигает бедрами, когда я короную ее отверстие. Оно поглощает меня, так что я буду трахать его и Наоми, пока ни один из нас не сможет пошевелиться.
И как бы сильно ни хотел мой член, я отказываю ему и себе в удовольствии.
Это может быть связано с сексом, но также и с тем, чтобы доказать ей свою точку зрения.
И меня.
Поэтому я выскальзываю и вместо этого тру свой член о ее складки. — Чувствуешь это, моя шлюха? Это твоя жадная пизда заманивает меня, чтобы разорвать ее и трахать всю ночь напролет.
— Себастьян… — звук моего имени разрывается между разочарованием и мольбой.
— Скажи эти слова, Наоми, или я оставлю тебя неудовлетворенной и страдающей.
— Пожалуйста…
— Я не просил тебя умолять.
— Пожалуйста… пожалуйста…
— Перестань умолять меня и признай это, Наоми. Признайся, что ты любишь боль.
— Я знаю.
— Я этого не слышал. Говори громче.
— Я хочу, — всхлипывает она. — Я люблю эту боль. Я люблю, когда ты выбиваешь из меня волю и заставляешь меня задыхатьс
я от твоей силы, так что, пожалуйста… пожалуйста… Себастьян. Не мучай меня больше.
— Может быть, я в настроении. Может быть, я планирую держать тебя на грани всю ночь, а потом оставить в бессмысленном беспорядке, неспособной освободиться. Ты будешь теребить свою тугую киску в память обо мне всю ночь напролет, но ты не получишь удовлетворения, в котором нуждается твое тело.
— Нет… пожалуйста.
Я провожу своим членом по ее манящим складочкам, вниз к ее отверстию, а затем вверх к ее клитору. Но я не даю ей достаточно трения, чтобы кончить, и хотя это колеблется из-за того, как сильно я хочу владеть ею всю ночь, я сохраняю свой контроль.
Но потребность мучить ее пульсирует во мне волнами. Я хочу, чтобы она продолжала цепляться за мысль обо мне, о нас, даже если это означает, что я тоже буду мучить себя.
— Может быть, я в настроении никогда больше не давать тебе свой член.
Вверх.
Вниз.
Вверх.
Вниз.
— Может быть, я заставлю тебя умолять об этом, а потом откажу тебе в удовольствии.
Вверх.
Вниз.
Тру.
— Может быть, я воспользуюсь твоим ртом, а потом отшвырну тебя в сторону, потому что ты, блядь, ничего не значишь.
Она всхлипывает, низкий, грубый звук, пронзает мою грудь, и по какой-то причине мне не кажется, что это связано с отсутствием сексуального удовлетворения.
— Себастьян… Пожалуйста, прекрати…
— Прекратить что?
— Останови это безумие… пожалуйста.
— Это слово меня не останавливает, и ты это знаешь.
Я жду, что она произнесет слово, которое действительно остановит меня, но она этого не делает.
Даже когда ее всхлипы и рыдания наполняют воздух. Даже когда ее трясет.
На этот раз, когда ее влагалище поглощает меня, я толкаюсь до упора.
Испуганный вздох Наоми смешивается с моим глубоким ворчанием, когда я вхожу в ее тугой жар. Я говорю себе, что на этот раз я буду наслаждаться этим, что я буду делать это медленно и умеренно. Но в тот момент, когда ее влагалище душит меня, я теряю все остатки своего контроля.
Тот факт, что я думал, что буду держаться за это, теперь кажется карикатурным — даже смехотворным.
Я вхожу в нее с силой, которая потрясает нас обоих. Но она принимает все это, ее пульс учащается, а тело дрожит вокруг моего.
— Черт. Посмотри, как твоя мокрая пизда душит мой член, ты, грязная маленькая шлюшка. Ты тоже мочишь член своего мужа? Он трахает тебя грубо, как ты хочешь, или ты потом трогаешь себя пальцами, чтобы кончить?
— Не надо… поднимать это…
— Почему? Задел за живое?
Она ничего не говорит, но образ, который я создал в своей голове, усиливается, и я жестоко беру ее.
Я отпускаю ее шею и накручиваю ее волосы на кулак, затем откидываю ее голову назад, так что ее лицо оказывается на расстоянии одного вдоха от моего. — Расскажи мне.
Она качает головой, в темноте глаза блестят от слез.
Я высовываю язык и слизываю их соленость. Но это еще не все, что я чувствую. Есть также ее извращенность, ее возбуждение и ее капитуляция.
Мне всегда нравились ее чертовы слезы удовольствия. Как будто она не может сдержать все, что происходит у нее внутри, и должна каким-то образом избавиться от этого.
Ее губы приоткрываются, и чем сильнее я толкаюсь, чем глубже впиваюсь пальцами в ее бедра, тем более прерывистыми становятся ее стоны.
Я продолжаю двигаться дальше и дальше, нуждаясь запечатлеть в своей памяти этот момент, когда мы едины.
Ее тело обвивается вокруг меня, как это всегда было задумано. Я могу сказать, что она близка к оргазму, по тому, как ее бедра двигаются назад, и как она прижимается ко мне, впитывая грубость моих движений.
— Скажи это, Наоми, — рычу
