не спорят! — кивнул я.
Дядя Андрей у нас молчаливый, интеллигентный и работает в КГБ. Не интересный персонаж, короче, но для родственников это нормально — некоторых принимаешь «в нагрузку» и любишь просто за то, что они есть.
Вилка кушала, немножко выпивала и говорила только тогда, когда к ней обращались. Ну какие мы скромные! После обеда перешли в гостиную, где обнаружился рояль, расселись по креслам и диванам, усадили за инструмент Виталину и занялись хоровым пением, от которого я немножко приуныл — даже если петь тихо, все равно дыхалка дальше двух куплетов «не вывозит», приходится отдыхать.
— Я таких ран насмотрелся, Сережка, — похлопал меня по плечу заметивший мрачняк дед. — Не волнуйся — ты молодой, еще марафоны бегать будешь через пару лет!
— Врачи так же говорят, — улыбнулся я ему. — И я им целиком верю.
— Пойдем-ка баню затопим, — поднялся он на ноги.
Вышли на улицу, прошли в баню, дед Паша достал из кармана брюк ключевой предмет в виде монеты и кивнул на скамейку — садись, мол.
Я сел, он пододвинул ногой табурет и уселся на него, надавив на меня взглядом:
— Ты у нас, стало быть, не однофамилец?
— М? — притворился я дурачком.
Дед Юра же просил никому про «внучество» не рассказывать.
— Идиотом-то не прикидывайся, — лязгнул металлом в голосе дед Паша.
Страшно! Слабоумие и отвага вкл!
— Сталин в доме, пластинки крутит. Блондинки заголили груди, Вечеринка у Кобы, другой не будет! Товарищ Троцкий примерил тут угги и сплясал с ледорубом. Сталин фанк, пою под бит как Карузо, О*уело ору, вприсядку пустилась Крупская, Негры прутся в футболках «Я русский».
Павел Анатольевич побагровел.
— За рукоприкладство в отношении больного сына вас мама наругает! — предупредил я.
— Что это сейчас было? — прошипел Судоплатов.
— А ликвидацию Троцкого правда вы готовили? — вежливо полюбопытствовал я.
— А ты откуда знаешь?
Потерял хватку в тюрьме-то — вон какая досада на лице от того, что нечаяно подтвердил.
— А у меня, дед Паш, память эйдетическая, она же — абсолютная. Представляете, сколько всего на протяжении жизни человек краем уха слышит и краем глаза видит? Обычно это оседает на периферии сознания, не осознается и выбрасывается за ненадобностью. А я за одну поездку в метро от одних только осторожных шепотков получаю столько же информации, сколько три-четыре десятка ваших сексотов за месяц оперативной работы.
— Например? — он сменил позу.
Болит спина у деда.
— Может вам на скамейку прилечь, дед Паш? Я понимаю, что вам, как мужику и генералу на больную спину отвлекаться стыдно, но передо мной-то чего? Я вам и так все расскажу, у меня от родного КГБ секретов нет, и давить на меня не надо — неконструктивно. Да, я — очень наглый! — купировал следующий упрек.
Дед Паша хмыкнул и последовал дельному совету. Теперь на табуретке оказался я.
— Так что там в метро говорят?
— О Шелепинцах говорят, о Семичастном — как мол так, группировка хоть и опальная, но все еще влиятельная. А о них ни слуху, ни духу.
— Послал бог внучка, — совершенно по-человечески вздохнул Судоплатов.
— Не расскажете, значит, — вздохнул я.
— А оно тебе надо?
Подумав, махнул рукой:
— Нафиг, меньше знаешь — крепче спишь, а любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
— При невестке моей не ляпни! — гоготнул дед. — Ей в школе доставалось.
— Не буду, — пообещал я. — Но мне нужно знать, с кем из Политбюро мы дружим, а с кем лучше стараться не сталкиваться.
— Не правильно! — погрозил он мне пальцем. — Как гражданин Советского Союза, всех членов высшего государственного ордена ты должен уважать!
— А я так и делаю. Но если глубоко уважаемый мной абстрактный член Политбюро начнет меня «душить», я буду сопротивляться.
— Не задавайся, — осадил меня дед. — Мал еще, чтобы члены Политбюро на тебя внимание обращали!
— Уже обратили, — вздохнул я. — Я вот Фирюбину, земля ему пухом, анекдоты рассказывал, а он раз — и умер. Я потом Юрию Владимировичу пообещал высшим государственным деятелям анекдотов больше не рассказывать, а тут Екатерина Алексеевна говорит, что Леонид Ильич, земля ему пухом, анекдоты ценит, я и не удержался, — горько вздохнул. — Надо было держать слово.
— Анекдоты тут точно не причем, Сережа, — мягко утешил меня дед.
Повелся!!!
— В мире хватает бешеных собак, и никогда не угадаешь, в какой момент они начнут кусаться.
— А еще я не верю, что у*бок-Ильин в меня стрелял — он тупо не мог узнать, что я с Леонидом Ильичом в кортеже поеду, банально потому, что об этом даже мы с Леонидом Ильичом не знали — он просто захотел еще анекдотов послушать.
— Верно, — подтвердил Судоплатов. — Целью был Леонид Ильич, а тебе просто не повезло.
— Значит точно псих, — облегченно вздохнул я. — Кто в здравом уме в генсека стрелять будет? Да нас с детства учат, что теракты — это, во-первых, бесполезно, а во-вторых — чревато жертвами среди невинных людей.
— Не вини себя, Сережа, — кивнул дед. — А теперь слушай, как мы дальше будем жить. Виталина у нас служит, младший лейтенант и мой личный порученец. Ей доверять можешь как мне. Память у нее похуже, но, если нужно что-то передать наверх, а меня рядом не будет, говори ей, она доведёт. Еще она тебя охранять будет, это в дополнение к «наружке», которую ты без спецподготовки не заметишь.
— Звучит как вызов! — потер я руки.
— Если получится — с меня пирожное! — улыбнулся дед, которому, похоже, рассказали, что я спорю исключительно на сладости. — А им — выговор, за то что пионер «спалил». Фамилию тебе придется поменять на нашу — так нужно, и твой родной дед это одобрил.
— Родной дед в могиле лежит, — не повелся я.
— А у нас спецотдел есть, спиритологией занимается, — не смутился Судоплатов.
— Сменим, — пожал я здоровым плечом. — Фамилия у вас прикольная, звучная и для врагов Родины страшная. Но Ткачёва оставлю творческим псевдонимом. Говоря буржуйскими понятиями, это — уже раскрученная торговая марка. А еще маме будет приятно, даром что скоро тоже будет Судоплатова.
— Так и планировали, — кивнул он. — Ты
