делает, что к моим глазам мгновенно подкатили слезы.
И пусть в самый последний момент я успела их поймать, до боли зажав уголки глаз пальцами, я не прощу Платону этого момента…
— Не рыдай, — прозвучало негромко. — И прекрати страдать, а то я из-за этого даже позлиться как следует не могу.
И без перехода скомандовал водителю:
— Витя, едем на Софийскую, к дому Павлы Сергеевны.
И снова мне:
— Кофе у тебя есть?
— А работа? — я тупо смотрела на его широкую ладонь, лежащую на моей. Пыталась справиться с волной ярости, слезами и глупой надеждой, готовыми содрать с меня ту броню, что я только что вернула на ее законное место — нельзя, я больше не верю, что можно опять открыться…
— Готовить шефу кофе — часть вашей работы, Павла Сергеевна. А уж где я его буду пить — мое личное дело. Не забывайте, что я тиран и деспот. И сейчас еду пить кофе к вам домой, потому что мне так захотелось, — большой начальник и самодур Платон Александрович захлопнул ноутбук и повернулся ко мне:
— Есть еще какие-то возражения? — спросил небрежно.
— У меня молока дома нет, — отчеканила я с ненавистью. — А вы по утрам пьете кофе только с ним. Так что простите, Платон Александрович, придется вам пойти в другое место… кофе пить…
Надо же как быстро мое настроение выскочило из той дырищи, где только-что лежало, подергивая лапками в предсмертных конвульсиях!
Сейчас мне больше всего хотелось врезать по спокойному лицу придуряющегося начальника за этот его тон, и за все, что он только-что со мной проделал.
Словно прочитав мое желание, Платон резко подался ко мне и прошептал на ухо, почти касаясь его губами:
— Не понял, Павла Сергеевна, это вы меня сейчас так послали? Зря, с начальством нельзя так обращаться. Придется наказать вас за дерзость.
Куснул за краешек ушной раковины, заставив дернуться от короткого острого удовольствия, отстранился и сухо информировал:
— Сегодня обойдусь черным кофе в связи с непредвиденностью ситуации. Но на будущее возьмите за правило иметь в своем холодильнике все необходимые ингредиенты, Павла Сергеевна.
Откинулся на спинку кресла, подцепил мою ладонь и подтянул к себе. Погладил мои судорожно зажатые в кулак пальцы, умостил их у себя на коленях и замолчал, глядя перед собой, словно тут же позабыл о моем существовании.
— Платон Александрович, что происходит? — выдавила я из себя. устав молчать и наливаться злостью, когда машина заехала в мой двор, и я вслед за Платоном выбралась из салона.
Не отвечая, биг-босс наклонился к окну и что-то в полголоса сказал водителю. Тот понятливо кивнул, и сразу тронулся с места, выруливая со двора.
— Платон Александрович!
Порывом студеного ветра меня качнуло, заворачивая полы пальто и леденя коленки в тонких чулках, и Платон подхватил меня под локоть:
— Пошли скорее, а то холодно, — и повел к подъезду, словно это я приехала к нему в гости, и он на правах хозяина ведет меня к себе домой.
Поднимаясь по широкой подъездной лестнице на мой этаж, настойчиво придавал мне ускорение, подталкивая под попу. На мои попытки остановиться и начать выяснять отношения, злобно отвечал: — Шагай быстрее, — и снова подталкивал.
— Доставай ключи, — зарычал, когда перед самой дверью я еще раз попыталась что-то сказать.
Сам открыл замок, и запихнув меня в квартиру, захлопнул дверь.
— Раздевайся, — скомандовал ледяным тоном.
Дернул меня, разворачивая к себе спиной. С силой толкнул на себя, и сзади впился в шею требовательным, жестким, обжигающим кожу поцелуем.
— Платон… — я еще пыталась что-то спросить, вздрагивая под его губами.
— Заткнись, — жесткими пальцами ухватил за подбородок и повернул мое лицо к себе. Яростно впился в губы. Оторвался на миг и выдохнул: — Раздевайся, иначе за себя не отвечаю…
С задранной до талии юбкой, в расстегнутой, спущенной на локти блузке, я сидела на тумбочке в своей прихожей. Разведя до предела ноги в тонких чулках и откинув назад голову, стонала, хрипела и кусала губы, пока мужчина с рычанием, жестко и резко входил в меня.
Дрожала в мучительном нетерпении. Царапала его плечи под белоснежной офисной рубашкой, словно кровью измазанной росчерками моей помады. И просила еще, снова, еще…
Кричала что-то ругательное и злое, когда он вдруг останавливался. Дергала его к себе и опять впивалась в ткань рубашки, пытаясь через нее добраться до его гладкой кожи, чтобы оставить на ней отметины от своих ногтей…
Срывала горло от криков. Дрожала и задыхалась от бешеного темпа, когда мы были уже в спальне, и от его жестких толчков в мое тело кровать с силой вбивалась в стенку.
Мычала, забывая дышать, когда его губы накрывали мой рот, и странным образом понимая, что дыхание мне вообще не нужно.
И долго, мучительно долго сотрясалась в диких сладких судорогах, прижатая мужским телом, своей тяжестью заставляющим разделить с ним это мое удовольствие…
— Что ты творишь, Платон? — спросила, когда мы, опустошенные, лежали на кровати — он, раскинувшись на спине, я на боку, затылком упираясь в его плечо.
— Разве не понятно? — он лениво положил руку мне на грудь и покатал сосок между костяшек согнутых указательного и среднего пальцев.
— Секс? Просто секс?
— Он самый, Павла. Это ведь все, на что ты годишься, правда?
Глава 53
… это ведь все, на что ты годишься, правда…?
Едва отзвучали эти слова, меня взрывает. Я подскакиваю, разворачиваюсь и кидаюсь на Платона. Начинаю бить по плечам и груди, стараясь ударить его посильнее. Ору, выкрикиваю все ругательства, которые знаю. И даже те, которых не знаю, но они сами вылетают из моего искривленного ненавистью рта.
Размахиваю руками и целюсь ногтями ему в лицо, мечтая располосовать его до крови. И скалю в счастливой улыбке зубы, когда мой кулак с силой зацепил его губу — так тебе. Так! Так! И продолжаю бить этого мужчину, отбивая руки о его каменные мышцы.
Вкладываю в удары всю свою обиду за мою разбитую надежду, что я ещё могу быть желанной. За мою веру в то, что не все видят во мне подлую дрянь. Что даже если я не нужна своей матери, все равно я могу быть счастливой. Потому что есть мужчина, в которого я влюбилась, и который почти предложил мне стать его женой…
И я снова бью, пытаясь попасть по красивому лицу, которое ненавижу. Все время промахиваюсь, потому что он уворачивается, подставляет плечи и грудь, не давая мне добрать до цели. А в глазах у него мелькает
