перед избой, для смелости положив ладонь на медвежий загривок.
– Избушка, сделай милость! Поворотись к лесу задом, а ко мне передом!
Изба не шелохнулась.
– Избушка! Поворотись!
Стоит избушка, стоит как вкопанная! И мох-то на крыше прежний, и потемневшие от времени ставни, и важная жаба под крыльцом. А не пускает!
Йага закусила губу и низко поклонилась:
– Не серчай, родная! Прости неразумную, что обидела! Впусти!
Не то и впрямь изба пошевелилась, не то просто срок пришел – свалился со стрехи ком грязи. Да и все.
– Матушка!
Нет ответа. Уж кому, как не лесной ведьме, знать, что проку в том не будет, но все ж она обежала дом по кругу. Ни с одной стороны входа не было. Медведь заревел, точно хвост ему прищемили, и заскребся в стену. Глубоко входили когти, но лаз процарапать не могли. И кто б знал, что это и поможет! Ставни с грохотом отворились, из окна высунулась лохматая Зорка с метелкой, замахнулась на вредителя:
– Ты мне попорть избу, попорть! Я с табя шкуру-то спущу и коврик сделаю!
Медведь, не иначе как из вредности, прочертил еще борозду по дереву. Пришлось старухе разворачивать избушку да выбегать в дверь.
– Пшел, пшел, негодник! Ну я табе!
– Все нас гонят, никто не приветил, – вздохнула Йага. – Может, хоть ты, матушка, на порог пустишь?
– Ты поглянь! Матушку вспомнила! Неужто нужна старуха стала? Что, хвостом довертелась, пришла помощи просить?
Йага скрестила руки на груди.
– А ты меня во дворе не допрашивай. Пригласи в дом, там и пытай.
– Уж я табя попытаю! – пообещала старуха, но посторонилась. Проходи, мол. – А этот пущай снаружи ждет! Еще вся изба провоняет…
Медведь будто понял человеческую речь, заворчал и почесался об угол, оставив клок шерсти – пометил. Девка же тайком перевела дух и взбежала по ступеням.
Внутри все осталось по-прежнему. Мисы с травами на столе, котелок в печи, сушняк на стенах. Даже вещи, что Йага вынула из сундука, но забирать не стала, так и лежали на скамье. Словно бы и не уходила. Зорка опустилась с ними рядом и положила поверх морщинистую руку. Йага же помедлила не сколько ударов сердца: то ли к столу, то ли остаться стоять? И, наконец, бросилась на колени перед матерью, прижалась теменем к ее ногам. Старуха резко выдохнула через нос, но пригладила дочери волосы.
– Ну? С чем пожаловала? – сварливо потребовала она. – Выгнали али кто обидел и сама ушла? Или рыжий этот твой сбежать попытался, а ты его в медведя?
Йага вскинула на нее круглые глаза.
– Так-то, матушка, ты обо мне думаешь? Что вернулась бы, только если Лихо на шею село?
Старуха поджала губы, и черточки морщин расцвели вокруг рта.
– А коли беды не случилось, так чаго заявилась? Разве я подружка табе или мать, чтобы лясы точить?
К щекам прилил жар. Выбежать бы прочь, хлопнуть дверью! Ведьма стиснула зубы:
– Я к тебе с добром. Серчай, злись, вздуть можешь. Но не гони.
Старая ведьма гордо задрала подбородок:
– Не я табя прогнала. Ты сама от леса отвернулась.
– Так и что же, надо было здесь остаться? С тобой? Чтоб век коротать так же – изгоем, без детей и семьи?!
Крикнула – и осеклась. Мириться же пришла, а сделала хуже, чем до того. Зорка шевельнула сухими губами:
– Была у меня семья. Дочка. Да решила, что я не родня ей боле. Ту, что родила да бросила, выше меня поставила.
– Ты зато от нее не отвернулась…
Йага обняла колени матери, набрала побольше воздуха, пока в груди не заболело, и выпалила:
– Прости, матушка! На целый свет я разобиделась, а должна была богов благодарить за тебя! Ведаю, что для меня ты Посадникову грамоту выторговала. Бранилась, не желала из чащи выпускать, а все одно готовилась.
– Да провались она, та грамота, вместе с молодцем, что ее притащил! – И плюнула на пол, чего за Зоркой уже полвека не водилось.
Отчего-то Йага снова покраснела и спрятала горящие щеки в складках материной юбки.
– Не надо… – попросила она. В самом деле попросила, ибо матушка могла не только пожелать, но и умолить богов об услуге. – Он хороший… Он бережет меня и…
– Видала я, как он табя бережет! Наперво под подолом!
– Матушка!
– А? Разве не права матушка? Разве не тянул тебя рыжий на сеновал?
Йага сдержалась и не заспорила. На сеновал не на сеновал, а в стогу Рьян и правда с ней миловался. И, если совсем уж честно, колдовка не прочь была повторить!
– Он меня защищает, – нахмурилась она. – От злых людей хранит. А добрых в Черноборе тоже хватает! – добавила она поспешно.
Чуть не ляпнула, сколькие выступили за нее на суде, но вовремя прикусила язык. О суде лучше матушке не знать вовсе.
А Зорка пуще прежнего разозлилась!
– Явился, погань северная! Мало мы в войну от них натерпелись! Чтоб ему пусто было!
– Он войну едва застал. И не сражался. Сам от немирья натерпелся.
Старуха издевательски заохала:
– Бедненькай! Натерпелся он! Так натерпелся, что не побоялся в Срединных землях осесть, еще и наших баб портить начал! Помяни мое слово, доченька, с тобой натешится, так боле ты его и не увидишь! Баб сколько? Море!
Йага крепко стиснула кулаки. Перед внутренним взором так и встал Рьян, целующий… а кого, она и не придумала. Ясно, что не ее.
– Не бывать этому, – процедила ведьма.
– А то я не знаю! Еще хорошо, если дите заделать не успеет, а иначе вовсе в подоле принесешь!
Лесовка вскочила и принялась мерить шагами комнатушку.
– Если тебе с милым не повезло, не значит, что всем то суждено!
Зорка схватилась за впалую грудь. Седые космы упали на высокий лоб, хрип вырвался из горла. Поняла! Поняла страшное!
– Влюбилась! – выдохнула она.
Йага так и уронила челюсть.
– С чего бы?
Но матушке видней.
– Нюхом чуяла, что не принесет он добра! Лихо с собой притащил! Отобрал тебя у старой матери! А ты из дому и – шасть! Ох, одинокая старость! Все-то меня бросили, никому-то я не надобна!
– Да ну что ты, матушка?! – Кинуться бы утешать, да почему-то ведьма отошла и села за стол – разбирать мисы с травами. А щеки продолжали пылать. – Никто меня не отбирает! Я сама отправилась мир посмотреть, а Рьян мне помог! Животом рисковал! Он из-за меня снова зверем обратился…
– А туда ему и дорога!
Йага ударила кулаком. Перевернулась миса, заскакала по столу. Пришлось ловить и пригоршнями собирать просыпанное.
– Из-за меня его проклятье сильнее стало. – Йага резко повернулась
