стоит, сложив руки на груди и нависая над молодой женщиной. Она красива так, что хочется зажмуриться – иначе можно ослепнуть. Но сейчас ее лицо искажено возмущением, а белоснежная кожа покрыта красными пятнами гнева. Она упирает руки в бока и сдаваться не собирается.
Поодаль на низенькой кушетке устроился полулежа сам князь Ин Цзици. Он лениво обмахивается веером из павлиньих перьев, блестит драгоценностями наряда и с явным интересом наблюдает за разворачивающимся спектаклем.
А представление набирает обороты.
– Я, Нянь Эньжу, дочь Верховного Генерала Небесного Воинства, отдала тебе свою молодость и невинность, а ты!.. – Женщина тычет в моего прислужника тоненьким пальчиком. – Ты променял меня на драного кота!
Ее возмущенная речь тонет в женском плаче. За спиной красавицы – группка девушек, одна другой краше. Их ханьфу, будто цветы на лугу, нежны и разноцветны. Обнимая друг друга, девушки громко причитают, хотя в глазах их вовсе не слезы, а скорее насмешки.
Эх, Хушэнь, что ты был за муж, если твои бывшие сейчас насмехаются над тобой?
– Не помешаем? – интересуется Пепел у Третьего Брата Небесного Императора, когда мы равняемся с ним.
– Нет, что вы, – отзывается князь Ин, – присоединяйтесь.
Синяк, оставленный вишневой косточкой, уже сошел с его безупречного лица, и теперь главный павлин Небесного Царства снова прекрасен, как драгоценный нефрит.
Он машет тонкими пальцами, унизанными перстнями, и слуги безмолвно подают нам низкие, инкрустированные черепахой стулья, выставляют напитки и закуски. Я отправляю в рот виноградину, склоняю голову на плечо Пепла и тоже с удовольствием погружаюсь в действо.
– При чем здесь братец Маогуй? – продолжает возмущаться Хушэнь. – Ну выпили мы с ним пару раз, ну пообнимались! Так это ж было по-братски!
– По-братски? – Красные пятна спускаются теперь уже и на шею Нянь Эньжу. – Вы все время орали, обнявшись: «Ты меня уважаешь?» и говорили, что мы… – На этом она осекается, словно решается на прыжок в пропасть. – Дальше цитирую, потому что мой язык не способен сам произносить подобные гадости! Так вот, вы говорили, что все мы – стервы, которым от мужчин только одно нужно!
Красавицу ощутимо трясет к концу тирады. Подруги за ее спиной тоже трясутся, но, кажется, от смеха, прикрывая рты длинными рукавами.
– Молчи, женщина! – цыкает Тигриный Бог, но Нянь Эньжу и не думает его слушать.
– Не буду больше молчать! Пусть все Небесное Царство знает, как ты относишься к своему гарему! Как ты вообще относишься к женщинам! Если я, твоя Главная Жена, была оставлена ради какого-то полудохлого ободранного кота, то что говорить о моих бедных сестричках? – Она подходит к группке девушек и обнимает их всех сразу, будто сгребает в сноп рисовые стебли.
Девушки косятся на нее, хихикают и перемигиваются.
– Когда это я тебя оставлял? – возмущается Хушэнь, в золотых глазах полыхает воинственное пламя.
Она внутри меня прямо не нарадуется, какой у нас огненный дух-прислужник.
– А не напомнить ли тебе, драгоценный супруг, – Нянь Эньжу опять оборачивается к Тигру, видимо, поднабравшись сил у сестричек, – как ты, задрав свой полосатый хвост, умчался в дальние дали тысячу лет назад в обнимочку с любимым Маогуем?! Что вы там кричали на прощание? Коты гуляют сами по себе? Ну что, милый мой, нагулялся?
– Это не твое дело, женщина! – взвивается Хушэнь. – Ты должна была сидеть дома и ждать!
Нянь Эньжу снова упирает руки в бока и грозно надвигается на Хушэня. И он пятится, хотя малышка едва достает макушкой до его плеча. Красотка щерится, и на миг на прекрасном лице проступают черные полосы, а во рту мелькают довольно-таки внушительные клыки. Все понятно: она – тигрица. Конечно, кто же еще мог быть Главной Женой у самого Тигриного Бога? А Верховный Генерал Небесного Воинства тоже из тигриного племени. Многое же я позабыла за последнюю тысячу лет.
Так вот почему маленькая Нянь Эньжу этому рыжему прохвосту спуску не дает! Когда это женщины из тигриного племени сдавались? Тем более – дочери генералов!
– Тише-тише, Жуэр, – испуганно поднимает руки Хушэнь, упираясь задом в парапет террасы. – Не злись, любимая. Тебе не идет. А то еще пойдешь пятнами, да так и останешься пятнистой на всю жизнь. Леопардом станешь!
Нянь Эньжу сдувает выбившуюся из прически прядку и говорит, будто нарочно, нежно-ласково, почти мурлыча:
– Это кого ты сейчас леопардом назвал?
– Ой-е-е-е! – поздно спохватывается мой прислужник.
Глаза Нянь Эньжу начинают сверкать так, что звезды на небе должны устыдиться. Голос ее становится более нежным, вкрадчивым, а движения – легкими, плавными, опасными. Шажок за шажком она подходит к своему супругу и, встав вплотную, тыкает пальчиком ему в грудь.
– Ляпнул, да, тигренок мой, как всегда, не подумавши? – Тот активно кивает головой: дескать, прости-прости, гуй попутал. – А теперь… БЕГИ! – неожиданно взрыкивает разъяренная тигрица так, что мы все подпрыгиваем на месте. – Беги, котяра недоделанный! Беги, пока даю тебе фору!
Она резко выбрасывает руку в сторону, и в нее ложится цзяньсинцзи[21] вдвое больше хозяйки. Однако хрупкая и нежная на вид Нянь Эньжу ловко перехватывает оружие, становясь в боевую позицию, и заканчивает свою речь:
– Беги, дорогой! Потому что я сейчас не просто зла, я очень-очень-очень зла!
И замахивается на Хушэня.
Хорошо, прислужник у меня понятливый: он срывается с места и со скоростью ветра уносится прочь, вопя:
– Помогите!
– Я тебе помогу! Я тебе сейчас так помогу! – орет Нянь Эньжу, несясь за ним и размахивая огромной алебардой, будто это палочка для еды.
– Темпераментная женщина! – комментирует увиденное Пепел.
Думаю, он счастлив, что всю свою долгую жизнь верен только мне. Хотя… Нянь Эньжу хочет своего возлюбленного зарубить, а я своего сожгла. В чем-то мы с ней похожи. Только я более старая, поэтому ленивая и уже давным-давно не устраиваю сцен.
– А какая любовь! – почти восторженно произносит князь Ин.
Может, дело в этом? В любви? Может, я просто не люблю Пепла? И не любила никогда…
Чтобы заглушить тревожные мысли, сильнее налегаю на виноград.
– И вы совсем не ревнуете, Ваше Высочество? – интересуюсь, закидывая в рот ягоду.
– Я? – Третий Брат Небесного Императора вскидывает брови. – Вот к этому? – Он поводит головой в сторону, откуда доносятся крики, ругань и летят клочки шерсти. – Я ведь ее сюда не звал, в мужья ей не набивался, а теперь остался крайним-виноватым.
Он закатывает глаза, изображая всю скорбь мира.
– Как так-то? Она что, сама пришла? – смотрю на князя, недоумевая и восхищаясь одновременно. Вот это тигрица! Вот это генеральская дочка!
– И не просто пришла, еще и их притащила. – Он кивает на группку девушек, которые по-прежнему шепчутся и переглядываются,
