громом, и больше ничего не происходит. Помощи ждать не от кого, нужно выбираться самой.
Одежда тяжелеет от дождя, в кедах хлюпает — чувствую, как от влаги съеживается кожа на пальцах ног. Я топчусь на месте, пытаясь сквозь пелену воды уловить хоть один ориентир, и наконец замечаю отдаленный отблеск фонаря или горящего окна. Бегу туда. Наконец-то! Вот она, полуживая часть завода. Тотчас вспоминаю: если пойти направо и вперед, там будет шлагбаум. С облегчением выдохнув, я устремляюсь к выходу.
Из-за угла с рычанием выскакивает собака. Большая черная зверюга не нападает, но преграждает путь. Скалит зубы, исподлобья полыхает глазами и, неспешно перебирая длинными тощими лапами, приближается ко мне. Свалявшаяся мокрая шерсть придает псине дикий и отчаянный вид. «Я готова на все, чтобы вдоволь наесться этой ночью», — вот что я читаю на ощеренной морде.
Я почти не сомневаюсь, что передо мной та самая собака, которая днем преследовала мотоцикл. Она что же, поджидала меня?
— Хороший пес. Ты хороший пес, — уговариваю я, пятясь.
Был бы хоть ремень на джинсах. Сняла бы, погрозила зверюге. Вдруг испугается? Хотя спровоцировать тоже страшно. Я понятия не имею, как обращаться с животными. За всю жизнь у меня был один-единственный питомец, и он лишь отдаленно напоминал собаку.
Псина подступает. Я смотрю вниз, выискивая камни и железки, но, как назло, поблизости нет ничего, что могло бы пригодиться для обороны. Тогда я решаю снять и скрутить в жгут рубашку, чтобы всунуть в пасть зверюге, если она нападет. Только сначала нужно достать и отложить свиток.
Стоит мне вытащить его, как собака застывает. Уши прижимаются к голове, хвост прячется между ног. Псина продолжает скалиться, но выглядит растерянной.
Это свиток так подействовал на нее?
Я осторожно взмахиваю им наподобие волшебной палочки. Никаких искр или магической дымки, конечно же, не вылетает, но зверюга скулит и на полусогнутых лапах убегает туда, откуда явилась. Ничего себе! Я с изумлением смотрю на свиток, и в голову медленно вползает понимание: звери чуют опасность, а задания, которые я выполняю, созданы самой Смертью. Кто может быть страшнее, чем она? Никто. Вот почему собака предпочла отступить.
Дождь заканчивается. Я заглядываю в будку возле шлагбаума в надежде отыскать сторожа и попросить вызвать такси или хотя бы подсказать дорогу, но внутри пусто. Тогда я выхожу на набережную и решаю, что самым правильным будет вспомнить опыт Изи и поймать попутку. Сама я ни за что не найду путь к метро. Да и работает ли оно? Вряд ли. Следовательно, придется просить водителя отвезти меня в «Депрессо». Благо я более-менее помню, где находится бар.
Набережная безнадежно пуста. Сразу возникает соблазн развернуть свиток и узнать задание — так сказать, скоротать время. Я подавляю желание и перехожу дорогу. Останавливаюсь на мостике и, наблюдая, как полощется внизу свет фонарей, продолжаю думать о Смерти. Лучше уж о ней, чем о перформансе, трефах, Крис или об отце. Как странно, что размышления о Смерти — самые приятные из тех, что я могу себе позволить.
Хм. А что, если в мире есть некто еще более опасный, еще более страшный, чем Смерть? Например, ее младшая сестра. Раз она помогает бубнам, значит, такая же, как они. Если не хуже. Жестокая, злобная и совершенно безумная.
Теперь я понимаю, что значили слова Хосе: «Смерть — это не имя. Смерть — это фамилия». Получается, Смертей много. Целая семья. А в семье, как гласит известная пословица, не без урода.
В голове складывается пазл. Вернее, пасьянс. Трефы называют себя ангелами Смерти. Они служат той, кто дает мне задания. Назову ее Старшей. Старшая посылает треф забирать людей, чей срок жизни подходит к концу. То есть тех, кто умирает по естественным причинам — после долгой болезни или от старости.
Но есть и другая Смерть. Младшая. Ее прислужники — бубны. Они делают все возможное, чтобы жизни людей обрывались внезапно. Не тогда, когда их время пришло, а по воле трагического случая. Зачем им это нужно? Не удивлюсь, если бубны закладывают в свои преступления глубокий, как могила, смысл. У террористов всегда имеется философия, мутная и лживая. А они, бубны, террористы, иначе не назвать. Мне вспоминаются слова Бориса: «Человек должен отвечать за свои поступки, слова и мысли». Похоже, бубны во главе с Младшей считают себя великими судьями, имеющими право решать, кому жить, а кому умереть. Если ты собирался бегать с понедельника, но не стал; если обещал лучше учиться, но не смог; если думал покончить с вредной привычкой, но не справился с собой, получается, ты их потенциальная жертва.
Я склоняюсь над водой и среди бликов различаю свой сгорбленный, жалкий силуэт. В мозгу проносится ассоциативный ряд: «Отражение. Зеркало. Девочка!» Как я могла забыть о ней — о маленькой гостье с косами, похожими на лунные дорожки? Изнутри ошпаривает горячим паром, и я понимаю: это была она. Младшая сестра Смерти. Она звала меня, пыталась увести за собой, твердила что-то про игру и куклу, а потом украла мой свиток.
Так вот она какая! Совсем ребенок. Или притворяется им?
Машина!
Я подпрыгиваю на месте, заметив движение, и бросаюсь на дорогу со вскинутой рукой. Автомобиль тормозит, водитель спрашивает, куда ехать, называет цену и сразу ставит условие: деньги вперед. Узнав, что прибыли ему не видать, он покрывает меня матом и отчаливает. М-да, в культурной столице живут не только культурные люди.
Зато следующая машина останавливается сама. Из окошка выглядывает встревоженный усатый дядечка. Он не может сам отвезти меня, но предлагает вызвать и оплатить такси. Я чуть не плачу от благодарности и прошу дать мне номер карты, чтобы потом вернуть деньги. Дядечка лишь отмахивается. Заказав такси, он желает мне удачи и уезжает.
Я сажусь на бордюр, отжимаю рубашку и выливаю воду из кед. Надеюсь, таксист не заметит, что я мокрая до нитки, и пустит в машину. А следующая задача — убедить его немного поплутать в районе Кирочной в поисках нужного двора.
Рядом тормозит громоздкий внедорожник, такой белый, что аж светится. Слышу тихий жужжащий звук — это открывается окно со стороны пассажира.
— Я жду такси, — оповещаю я. — Спасибо, мне не нужна помощь.
— Нужна, — доносится хрипловатый голос.
Я поднимаюсь с бордюра и вижу девушку. Глубоко посаженные глаза, широкий чувственный рот. Темная челка ровно-ровно лежит над бровями. Пассажирка напоминает молодую Анну Ахматову — фотографию из учебника по литературе.
— Валентина, — представляется она. — Можно просто Ти.
Ти! Дама черв. Я отпрыгиваю назад — вдруг она стукнет меня дверцей или схватит
