от боли и беспомощности, когда ошейник слегка придавливал ее, а магические удила прижимали ее язык до темноты в глазах. Надеюсь, ей не понравилось давиться рвотными позывами.
Нагине была обещана свобода, если ей удастся надеть ошейник на Рэя. Но это обман. Птицеловы никогда никому не дарили свободы. Потому что это невозможно. Размыкая на ее шее ошейник, на ком я его замкну? У меня нет больше жертвы, да и искать ее лень. Так что Нагайна проносит его до самой своей смерти.
Темные небеса, что же я творю?!
Замыкая ошейник на драконе, я размыкаю его на Фениксе. Делаю свободным свою прирученную любовь… Выпускаю из клетки на свободу, предоставляю ему самому о себе заботиться.
Самому охотиться. Самому искать силу. И самому погибнуть, если ему не удастся ничего найти…
Понимаю ли я это? Да. Я отдаю себе отчет, что стану виной тому, что Феникс уйдет навсегда - или же потопит весь мир в огне, за краткий миг моего счастья.
За недолгие объятья плененного дракона.
И все же я делаю это…
****
- Постой! - ладони Рэя стиснули плечи Ведьмы, и та засмеялась - так знакомо, так ожидаемо, так жестоко. - Позволь побыть с тобой хоть миг… до того, как ты исчезнешь, и мой разум перестанет играть со мной эту злую шутку.
- Но я не исчезну. Столько лет, - промурлыкала девушка, - и ты все еще меня не забыл и не разлюбил?
- Как я мог, - прошептал Рэй, лицом зарываясь в темные волосы и ощущая знакомый запах с примесью запахов костра и леса. - Я же часть души тебе отдал.
- Я сохранила ее, - ответила девушка, на миг прильнув к дракону. - Но не верну.
Голос ее был дерзким, колючим. Рэй даже засмеялся, ощутив абсолютное счастье, засмеялся хрипло, с драконьим рокотом.
Они были идеальной парой; оба сильные, жесткие, могущественные, оба не нуждающиеся в снисхождении и мягкости. Вечные соперники; иногда Рэй ловил себя на мысли, что с ней он играет в странную игру, будто проверяя друг друга на прочность. И выигравший в этой игре уничтожит и растерзает проигравшего…
«У любви много форм, - мысленно произнес Рэй, повторяя сказанные когда-то ею слова. - Мне просто нравилось иметь незримую власть над опасным существом… и ей тоже - надо мной. Она знала, что значит любить дракона, оживший камень. Она не боялась меня».
- Скажи, - медленно произнес он, млея от того, что в его руках сейчас находилось главное его сокровище - потерянная когда-то любовь. - Скажи, ты - порождение магии? Ты мертва, а все это - обман разума?
- Ты же чувствуешь меня, - лукаво рассмеялась Ведьма. Ее темные глаза сверкали, как драгоценные камни. - Когда ты научился быть таким робким, мой Рэй? Ты боишься поверить?
Она дразнила; она кидала вызов. Это было знакомо и привычно.
И поцелуи ее были такими знакомыми, такими влекущими, опасными и жестокими. Она могла и укусить, и ласкаясь с ней, Рэй всегда балансировал на грани наслаждения и осторожности. Она могла выпустить коготки и рассечь до крови кожу; могла разукрасить ему все плечи алыми пятнами укусов, перемешивая наслаждение и боль, когда он овладевал ею. В их ласках было мало красоты, но много искреннего желания.
И Рэй мог отплатить ей тем же.
Два опасных и сильных существа…
И сейчас, когда Рэй уложил свою Ведьму на ту самую кушетку, где совсем недавно лежала Мэлани, он готов был принять из ласкающих рук все. Ее длинные ноги обняли его, Ведьма выгнулась, подставляя свою шею под его поцелуи и засмеялась, когда его руки рывком распустили на ней одежду, заштопанную много раз. Эти швы были словно шрамы на душе, нанесенные его неистовой любовью. Под грубым платьем, увешанном амулетами на тонких кожаных ленточках, ее тело было более чем живое. Под широким кожаным поясом подрагивал плоский живот, а шоколадно-темные соски на округлой груди на вкус были точно такими же, как тогда… давно…
- Ты стал еще и медлительным, - поддразнила Ведьма. - И полюбил долгие нежные ласки, поцелуи… кто научил тебя этому? Тебе не было скучно с ней?
Образ Мэл светлым ярким осколком распорол память, и Рэй отпрянул от Ведьмы, раненный этим осколком.
- Ш-што, - почти по-змеиному прошипела Ведьма. Глаза ее сделались злы. - Ты изменил мне? Ты посмел впустить в свое сердце другую? Ты же знаешь, что я не прощу этого! Не смей думать о ней! Ты мой, Рэй! Только мой!
Она поднялась, рывком притянула его к себе, поцелуями затерла вспыхнувшее воспоминание.
- Ты мой, - яростно рычала она, терзая его одежду, стягивая с его плеч темную бархатную куртку и тонкую сорочку. - Я не отдам тебя! Я не для того явилась сюда, чтоб сдаться и проиграть!
В дверь ударили, сильно, словно со всего размаху врезавшись в нее. Рэй вздрогнул, отпрянул от Ведьмы, накинув свою куртку на ее обнаженную грудь под разодранным платьем.
В кабинет Рэя пестрым клубком ввалилась приближенная им прислужница.
- Господин, - выкрикнула она, задыхаясь от быстрого бега. - Маленькая Ведьма нарисовала страшное! На Великую Ведьму Мэл нападет Наг, вот-вот нападет! Он ее обесчестит, и…
- Что? - переспросил Рэй, ничего не понимая.
- Мэл дала кисть дочери, и та нарисовала будущее! То, что будет! - взгляд прислужницы скользнул по ложу, с которого поднялся Рэй, и она заверещала еще громче, указывая пальцем: - Я там видела, как Наг напал на Мэл! А-а-а, и эту она тоже рисовала! Это же Нагайна! Ее ваша Почтенная Мать пустила в замок! А-а-а-а!
Дверь распахнулась снова, сама собой, и прислужница кубарем выкатилась прочь, словно ее выдуло ураганом. Между дверями и Рэем встала его Ведьма - призрак? Морок? Нагайна? - и на лице ее выписалась решимость.
- Я не пущу тебя никуда, - сказала она решительно. - Я скорее убью тебя, чем отдам ей. Она может визжать и извиваться сколько угодно, притворяясь, что страдает
