комиссия внимательно рассмотрит видеозапись.
Суровый мужчина, стоявший в очереди, обратился ко мне:
— Саша! Нерушимый! Я это, я все видел! Могу подтвердить, что имела место провокация!
— А ну отдай! — вдруг проснулся рыжий и попытался вернуть телефон.
Я выставил блок, парень зашипел, а мужчина взял его на удушающий, приговаривая:
— Остынь, шкура! Все видели, как ты пытался компромат вылепить!
Выбежав в коридор, я увидел, что Ким уже вскочил и принял стойку возбудившегося скорпиона. Напротив, опустив руки, стоял почему-то очень довольный собой Алексей. К месту потасовки стягивались зеваки, в том числе — телевизионщики, которых так и не впустили в зал для бокса.
— Нерушимый меня ударил! — жаловался Ким и искал оператора. — Нет чтобы в честном бою! Сзади! Требую дисквалификации! Меня все знают, я Миша Ким! На меня оказали давление! Повторяю, меня ударил Нерушимый!
— Спокойно, Миша, я Поддубный, а не Нерушимый, — тронув его за плечо, сказал Алексей. — Это я тебя пендаль под зад влепил, на меня и жалуйся.
Подумалось, что туалет — самое темное, мутное и опасное место турнира, где с людей слетают маски и бурлит… Страсти, в общем, бурлят.
К Киму подбежал крепкий лысый очкарик с глазами чуть навыкат. Оглядел поле боя и воскликнул:
— Михаил, что тут происходит?
Прочитав бейдж, я понял, что это директор завода «Олимпиец» — тот самый завод, который представляет Миша Ким. И тренер не просто так тут появился. Он должен был засвидетельствовать нападение на Кима, да не вышло.
— Я его ударил, — улыбнулся ему в лицо Алексей.
— Ты?! — Глаза лысого, увеличенные линзами очков, стали ее больше.
— А вы ожидали, что это буду не я? — задал встречный вопрос Алексей.
Из туалета вышел тот суровый мужик, что придушил второго засланца, указал на Кима и сказал:
— Вот этот коротышка провоцировал парней из «Динамо», я все видел.
— Этот динамовец меня избил! — пожаловался Ким, кивая на Алексея.
Тренер больше всего на свете хотел, чтобы избил Кима не Алексей, а я, но, как говорится, «если бы да кабы». Подойдя к Алексею, я сказал:
— Лех, спасибо, конечно, что вмешался, но зря. Я не собирался реагировать, а тебя теперь точно дисквалифицируют, Гришин постарается…
Он отмахнулся:
— Это мой последний турнир. Я так решил, и мне пофиг, как они меня накажут. Семья дороже, да и жена волнуется, что меня поломают. Беги, скоро начнутся бои. Витаутович сожрет. А я сам разберусь, не маленький.
Хищно улыбнувшись, он развернулся к тренеру, чтобы отражать нападки. Лишившийся телефона засланец тихо стоял в сторонке — видимо, старался скрыть свой провал.
Я подмигнул заметившей меня журналистке и побежал на арену. Причем бежал очень осторожно, опасаясь, что какая-нибудь гнида бросится мне под ноги, подставит подножку или схватит за причинное место. А может, войдя в сговор с сукой Гришиным, проломится пол под моими ногами.
Глава 17. Ясность — это одна из форм полного тумана
— Что опять стряслось? — спросил Витаутович, поглядывая на выход и выискивая Алексея.
— Стряслось. У Кима сотрясение задницы.
— Твою мать, Саня! Вы подрались? Ты в своем уме?! Ты, мать твою, задницей что ли притягиваешь приключения?
— Лев Витаутович…
— Шестьдесят лет Лев Витаутович! — зло рявкнул он. — Рассказывай!
Но злился тренер недолго: я последовательно рассказал о происшествии, показал запись на телефоне. Витаутович задумался, почесывая подбородок. Пока он перекидывал себе запись провокации, Олег неистовствовал:
— Суки, они так до конца матча будут издеваться? Куда Вавилов смотрит? Что у нас за служба такая, что каждая мразь норовит из закоулка тявкнуть в наш адрес?!
— Так, Олежа, ты не сравнивай несравнимое, — возразил Витаутович. — Это уже локальные неприятности, а не глобальные проблемы. Подсуживать могут, но не так открыто, как поначалу. Карта с провокацией разыграна, повторения можно не опасаться.
— Если тут такая фигня творится, то что же тогда в Москве? — поинтересовался я.
— На глазах товарища Горского Павла Сергеевича-то? — Витаутович усмехнулся. — Поверь, Саня, там полный порядок. Дураков нет такой произвол под его носом творить. А вот чем дальше от центра, тем больше произвола. — Он потряс головой, ударил кулаком о ладонь. — Так, ладно! Оставили все неудачи в прошлом! Сосредоточились на предстоящих боях!
— Сделаем, Лев Витаутович, — сказал Олег.
— Есть! — отозвался я, вытянувшись в струнку.
— Что «есть», Саня? — почему-то раздраженно отреагировал Витаутыч. — Что за клоунада?
— Приказ тренера должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок. Советский спортсмен, получив приказ, отвечает: «Есть» — и затем выполняет его.
— Да ну тебя, — расстроился тренер и обратился к Олегу: — Твой бой с Бариновым во второй очереди, второй клетке.
Олег сосредоточенно кивнул и углубился в мысли. Витаутович же глянул на меня недовольно.
— Саня, твой с Кимом — в третьей очереди, в первой клетке.
— Странно, что клетка не четвертая, — сказал Олег.
— Откуда Гришину было знать, что Саня уложит Ибрагимова? — прокомментировал его слова Лев Витаутович. — Все расписано заранее, честный поединок. Товарища Кима отдали на растерзание Ибрагимову, а он, дурачок, не понял, на Саню зуб точит.
— Вдруг не точит? — предположил я. — Вдруг, наоборот, рад, и пытается урвать хоть что-то?
— А в третьем круге у меня кто, интересно? — продолжал Олег.
— Вот дотянешь до третьего круга, тогда и будем разбираться. Пока твой соперник — Кирилл Баринов. Твоя тактика — уклонение и партер, все по классике. Понял?
— Есть! — встав по стойке «смирно», откликнулся Олег, глаза его при этом улыбались.
— Клоунада заразна, — вздохнул Лев Витаутович. Он положил чужой телефон с записью выступления Кима в карман и сказал: — Короче, телефон нужно отдать хозяину на следующем перерыве. Скажут потом, менты совсем обнищали, раз их Нерушимый в туалетах телефоны отжимает, как гопник какой. Мало того, что клоун…
— Отдам, — проворчал я. — Если вы мне вернете телефон.
— Сам отдам! — отмахнулся Витаутыч. — Ты так вернешь, что потом еще что-нибудь возвращать придется!
— Ну как хотите, Лев Витаутович. У вас семь пятниц на неделе.
Я посмотрел на трибуны: болельщики «Динамо» собрались напротив второй клетки, где будет биться Олег. Их количество пополнилось Котом-Шреком, обнимающим пышногрудую красотку. На нем был ярко-красный пиджак, белоснежная рубашка и алая бабочка. Кот шиковал, прогуливая заработанные на мне деньги. Больше чем уверен, что и на основную часть турнира он останется.
Моя коллега, уборщица Людмила, была с единственным сыном, старшим, двух других выгнали за гомофобию и подстрекательство к трансформации судей в твердые куски из жиров и щелочей, растворяющиеся в воде и употребляющиеся для мытья. Короче говоря, на мыло.
Ощутив чей-то недобрый взгляд, я оглядел трибуны и заметил в вип-ложе единственного
