Хотя я очень старался, рвался, пытался. Тщетно! Как-то так всё складывалось в моей судьбе, что не удавалось проявить себя. Добиться успеха своей решительностью, умом, удачей и выучкой. Когда можно было заслужить ордена и чины не «крепким задом», а под пулями. Когда можно было сделать большой и решительный шаг к грандиозной карьере…
Я буквально изнывал от тоски. Испытывал самые настоящие физические страдания от того, что судьба надо мной как будто издевается. Мне раз за разом поручали очень важные, но совершенно скучные задания. Что-то довести. Кого-то найти. Кому-то передать послание. И так далее и тому подобное. Даже если задания изначально не были скучными, то, будьте уверены, моя «счастливая звезда» их таковыми сделает.
Вот, к примеру, мы обеспечивали переезд нашей будущей императрицы в Россию. И что? Изо всех групп прикрытия попалась только моя! В результате, когда все остальные участники представлялись невесте цесаревича, я сидел в Шпандау[106] и гадал: расстреляют меня или нет? Расстреляли, конечно… Ха-ха-ха! А потом? Когда все отправлялись на подготовку покушения в Питер или на разведку в расположение англичан, когда кто-то добывал себе крестики на грудь и звёздочки на плечи в Польше, Прибалтике, на Кавказе, что делал фон Смиттен? Правильно: вместе с группой Ренненкампфа ползал в болотах! А перед Турецкой войной – все на полигоне, осваивают новую технику и оружие, а я – ищу какого-то Джугашвили, с целью заманить его служить во флоте. Кто такой был тот семинарист, для чего его надо было заманивать (а он ведь сам пришёл, добровольцем записался!) – никто мне ничего не объяснил. Мол, это был приказ самого императора… Потом зимний рейд по бескрайним просторам матушки-России, операция «Зимняя гроза», с целью выявить голодающих крестьян и собрать взятки с помещиков. Тоже, знаете ли, удовольствие так себе – то прокопчённые избы, то заплывшие салом глазки…
Поэтому, когда я прослышал о том, что скоро начнётся война с Австро-Венгерской империей, то решился на, в известной мере, отчаянный шаг. Я отправился к самому государю с прошением направить меня в любую строевую часть, которая должна будет принять непосредственное участие в боевых действиях.
Император весьма удивился такого рода обращению, ведь, как правило, подобные вопросы решал не он. Но я настаивал и просил не ломать мою карьеру и судьбу очередным сидением по тылам. И смог убедить государя оказать мне милость: на бумаге прошения его величество собственной рукой начертал: Приказываю назначить штабс-капитана Дениса фон Смиттена командиром роты лейб-гвардии Отдельного горно-стрелкового батальона имени Алексея Петровича Ермолова.
Буквально бегом покидая аудиенцию, я ещё не знал, что наш милостивый император в очередной раз тонко пошутил: в нижние чины и унтеры отдельного горно-стрелкового батальона имени генерала Ермолова набирали исключительно чеченцев, а офицерами ставили разного рода немцев, каковых в Российской империи хватало с Петровских времен.
В части меня встретили неприветливо, мягко говоря. Не спасли даже награды на парадном кителе. Всё-таки батальон относился к лейб-гвардии и про мои реальные «подвиги» сослуживцы узнали довольно быстро. Бойцы смотрели на меня, как на малолетнего дурачка. У всех нижних чинов и большей части офицеров был за плечами солидный боевой опыт: с 1888 года батальон принимал участие в так называемом замирении Финляндии. А когда чухонцы банально закончились (либо отправились на Транссиб, либо сгинули в болотах[107]), подразделение перекинули в Царство Польское, где горцы снова занялись привычным делом: отлавливать в лесах инсургентов и резать им головы. Сказывают, что Наместник Великого княжества Финляндского генерал-фельдмаршал Фёдор Логгинович Гейден и Генерал-губернатор Царства Польского генерал от кавалерии Павел Павлович фон Ренненкампф остались чрезвычайно довольными действиями батальона: почти все нижние чины и офицеры награждены орденами и медалями (а многие и по два-три раза), его командиру – полковнику Фёдору Фёдоровичу фон Таубе[108] присвоено звание генерал-майора, а само подразделение причислено к лейб-гвардии.
В общем, у батальона была очень богатая история и солидный боевой опыт специфической «неправильной» войны. У каждого бойца – своё личное кладбище минимум на десяток человек.
И тут появляюсь я! Причём по личному приказу Его Императорского Величества… эдакое чудо чудное и диво дивное, непонятно зачем к ним присланное.
Командир батальона Фёдор Фёдорович фон Таубе в приватной беседе после официального представления посоветовал мне на солдат не давить, прислушиваться к советам бывалых унтер-офицеров, имеющих непререкаемый авторитет среди бойцов. А то, по его словам, была парочка инцидентов, когда свеженазначенные офицеры после конфликта с нижними чинами вдруг… пропадали. Одного, правда, нашли через полгода – утонул в выгребной яме (по официальной версии). Надо ли говорить, что я после таких новостей спал с заряженным револьвером под подушкой.
Впрочем, эти звероватого вида (им разрешалось носить усы и бороды, а в качестве головного убора папаху) солдаты оказались вдруг довольно дружелюбными. А командир отделения первого взвода фельдфебель Ибрагим-хаджи Кадыров даже взял надо мной негласное шефство. Кстати, почётное звание «хаджи» в батальоне имели почти все унтер-офицеры – в прошлом году, после победы над Турцией Его Императорское Величество повелел отправить в хадж[109] за счёт казны всех отличившихся в боях.
Ибрагим помог мне подогнать по фигуре полевую форму, которую я до этого видел только у солдат лейб-гвардии Лихославльского полка – комбинезон тёмно-песочного цвета и так называемую разгрузку – нечто вроде жилета со множеством карманов, в которых бойцы носили боеприпасы. Штатным оружием у горных стрелков были СКЗ – самозарядные карабины Засечного. Причём именно в виде карабинов, а не ручных пулемётов «Бердыш» – то есть без сошек, с лёгким стволом и магазином на тридцать патронов. Впрочем, «Бердыши» в батальоне тоже имелись – по две штуки на отделение. Невиданное дело – в армии и даже в гвардейских полках (за исключением всё того же Лихославльского) не было столько автоматического оружия. А кроме СКЗ каждый боец таскал в разгрузке по четыре-шесть осколочных гранат, по одному кавказскому кинжалу – каме или бебуту[110], и по револьверу «Клевец» (под крупнокалиберные патроны на чёрном порохе).
Мне, как офицеру, по уставу полагались револьвер «Кистень» и пистолет-пулемёт «Мушкетон» – и то и другое для самообороны, поскольку моим штатным оружием являлась рота солдат. Именно роту я должен был наводить на цель и «спускать курок», давая команду: «В атаку!».
И вот наконец завтра – в бой! Наш батальон первым на Западном фронте начинает боевые действия в ночь с 21 на 22 марта. Приказано захватить форт Муровице – ключ к крепости Перемышль. Прямой штурм этого форта нашей пехотой, даже после артподготовки, привёл бы к большим потерям. Но наш батальон был способен удивить врага!
– Там где мы, там победа! – предвкушая первое серьёзное дело, я
