притязания мне понятны, — продолжает Эмир. — Я прилетел для того, чтобы выяснить, кто убил мальчишку, в смерти которого вы обвинили Аишу. Я хочу посмотреть ублюдку в лицо, прежде, чем он сдохнет.
Мы стоим рядом, соприкасаясь плечами, а Сафрол и Сархад переглядываются между собой.
Какая же я дура.
Почему только сейчас до меня доходит осознание того, что они знали? Всегда знали…
— Отец… — помимо воли произношу я. — Это правда?..
Не верится. Я просто не могу поверить в то, что он сделал это со мной. Заставил понести наказание даже зная, что я была невиновна.
Сархад хмуро изучает меня несколько секунд. Он явно подсчитывает риски в голове. А потом, уже расслабляясь, и понимая, что мы с Эмиром все равно умрем, произносит:
— Я не желал смерти Пиериса. Точно так же, как не желал того, чтобы ты понесла наказание за его смерть. Ты была бы куда полезнее мне, выйди ты за него замуж.
— Осторожно… — угрожающе произносит Эмир, сжимая кулаки.
— Мы с Аишей прекрасно понимаем свои взаимные чувства, — равнодушно произносит Сархад.
Поток обвинений так и просится слететь с губ, но я сдерживаю себя.
— Почему?.. — только и могу произнести я. — Почему, отец?..
— Почему, отец? — вдруг подает голос Сафрол. — Почему, отец? — он разражается громким, издевательским смехом. — Что ты вообще такое? Бастард, которую мы приволокли с другой планеты? Ты никогда не чтила наши традиции. В тебе не проявилось никакого дара, кроме бесполезного целительства. Ты, — он тычет в меня пальцем, и вздрагиваю, — ты позор нашей семьи.
— Нашей семьи? — тупо переспрашиваю я, смотря поочередно на Сархада, Азу и Сафрола. Но на их лицах не отображается никакого удивления. Они втроем хмуро смотрят на меня, словно находятся на другом конце реки, и нас разделяет мощное течение.
— Мы захватим вселенную, Аиша. Мы растили наш дар, мы втроем, — Сафрол помешано смотрит на Сархада и Азу. — Пока вы, никчемные ублюдки, не покалечили мою дочь. Вы хоть представляете, что натворили? Вы хоть понимаете, что ее дар стоит миллиона жизней. Что вы ничто, в сравнении с тем, что могла она?!
Сафрол распаляется, а Аза крепче прижимается к груди отца, смотря на меня и Эмира с ненавистью.
— Я заставил мальчишку покончить с собой, — произносит Сафрол, целуя дочь в голову. — Потому что знал, что последний отпечаток ауры на нем будет твой.
— Ты тоже обладаешь даром внушения, — тихо произношу я, пересохшими губами.
— Разумеется обладаю, — он смотрит на меня как на дуру. — Все в нашей семье обладают этим даром.
Теперь только до меня доходит.
— Ты тоже его сын…
Смотрю на Сархада, но его лицо не выражает ничего.
— Единственный, — усмехается мой новообретённый брат. — Мы должны были хранить это в тайне, чтобы я мог действовать не от лица императора. А моя дочь, — он с любовью смотрит на Азу, — стала бы первой, кто начал исполнять нашу миссию. Мулцибер владеет всей подноготной Альянса. И подчинив себе его волю, мы бы поработили большую часть Альянса разом.
Безумие.
Они все сошли с ума, решив, что могут использовать свой дар внушения как оружие. Вынашивали план веками, оттачивая свой дар на жителях Архаира, хоть это и было запрещено. Только теперь я поняла все это в полной мере.
Одному Сархаду это было бы не по силам. Но заручившись поддержкой сына, Сафрола, и внучки, Азалии, он бы смог запустить свои щупальца очень глубоко, и действительно подчинить своей воле весь мир.
Ужас этого осознания накатывает на меня ледяной волной. Но хуже всего то, что я абсолютно не представляю, как остановить их.
Аза была сильна, а Сафрол и Сархад явно сильнее и древнее ее. Вряд ли я смогу остановить их с помощью своего дара.
— Но почему ты убил Пиериса? — не могу понять я.
— Ты — обуза, Аиша. — отчеканивает Сафрол. — И несправедливо занимала место Азалии подле отца.
— Отец… — тихо произношу я, переводя взгляд на императора.
Сархад ничего не отвечает на мой невысказанный вопрос. Он хмуро смотрит перед собой, и я не могу понять, согласен ли он с действиями своего сына.
— Дело было сделано, — произносит он, — и передо мной стоял выбор — наказать тебя, или же обвинить сына в том, что он применил свой дар к алияде. А это значило бы обречь его на верную смерть и лишение голоса.
Самодовольство и триумф сияют на лице Сафрола. Отец выбрал его, и он явно испытывает по этому поводу невероятную гордость.
А меня опять накрыло болью. От дикого предательства щиплет уголки глаз.
Я просто не вписывалась в их семью, и Сафрол, раздираемый ревностью, решил избавиться от меня…
Что ж, это было напрасно, потому что отец никогда по-настоящему и не любил меня…
— Ублюдки. — подает голос Эмир, слушавший все это молчаливо. — Предатели без чести.
Он на удивление спокоен, чем вызывает во мне еще один приступ раздражения и злости. Эмир пытается обнять меня за плечи, но я вырываюсь:
— Зачем? Зачем ты привез меня сюда? — глаза наливаются слезами. — Ты знал?!
— Я догадывался, — равнодушно пожимает печами Эмир. — У этих мразей нет чести. Нет достоинства. Я понял это по Азалии, — он кивает в сторону бывшей невесты, и она начинает шипеть змеей. — Эту дрянь ведь кто-то воспитывал и передал ей свои знания, — усмехается он, равнодушно наблюдая за немой Азалией, которая орет ругательства одними губами.
— Тогда зачем? — я хватаю его за камзол, чувствуя, как зубы сжимаются. — Зачем ты заставил меня пройти через это?!
Эмир вновь смотрит на часы, а потом расплывается в хищной улыбке:
— Чтобы ты видела судьбу тех, кто предал тебя. — Он резко распрямляется, заключая мое лицо в свои ладони. — Я хочу, чтобы ты знала, что я уничтожу каждого, кто причинит тебе боль. Я хочу, чтобы ты всегда чувствовала то, что я превращу в пепел любого, кто посмеет обращаться с тобой неподобающе. Я хочу, чтобы ты наслаждалась отмщением.
Меня пугает то, как загораются его глаза. Читаю в них что-то недоброе, и вся напрягаюсь.
— Есть одна загвоздка, — усмехается Сархад, слыша каждое слово. — Вы не сможете покинуть планету.
— Уверен? — Эмир резко поворачивает голову к моему отцу, пиля его взглядом, полным презрения.
— Как и в том, что я император, — хмыкает он. — Ты не дурак, Эмир, и должен понимать, что купил себе и ей билет в один конец, когда прилетел сюда. Я выбираю между вами и защитой себя и своей семьи, — он кивает на Азу и Сафрола, и во мне что-то отзывается болью. Даже после всего, осознание, что отец не включает меня
