покачал головой и, не удержавшись, похвалился трофеем, взятым у пленного драгунского оберста[129]. Это был длинный шестизарядный пистолет с колесцовым замком и поворачиваемым вручную барабаном. Отец Феона повертел его в руках и вернул обратно.
– По мне, обычная безделица. Забава для взрослых, дорогая и ненадежная!
– Все новое когда-то считалось потешным. Любое знание в начале своем всегда имело простое любопытство! – обиделся капитан, засовывая пистолет за пояс.
– Вероятно, ты прав, а я просто постарел! – улыбнулся Феона, присаживаясь на остов перевернутой телеги.
Капитан прищурился.
– Поэтому ты чтил сегодня шестую заповедь?[130]
– Не понял? – нахмурился отец Феона.
– Я наблюдал. Ты бил крыжем[131], голоменью[132] и обухом, рубил елманью[133], но лишь в особо опасные моменты пользовался острием и лезвием!
Феона задумчиво посмотрел в глаза шотландца. В его взгляде капитану привиделась грусть и безмерная усталость. Впрочем, возможно, так только казалось.
– В убийстве я не нахожу ни доблести, ни благородства, ни справедливости! – произнес монах убежденно.
Капитан ехидно хмыкнул.
– А месть? Разве справедливая месть не обладает всеми перечисленными тобой качествами? Слышал, царь Иван Васильевич казнил трех твоих дядьев?
– Двух и двоюродного брата, – сухо поправил монах капитана.
– Пусть так. Разве не было желания отомстить?
Отец Феона провел рукой по бороде и отвел отчужденный взгляд в сторону от собеседника.
– Почему же не было? Я жил этим долгие годы. Ради мести, ради желания подобраться ближе к трону…
– Почему тогда не отомстил?
Лицо отца Феоны оставалось непроницаемым, как маска. Совершенно невозможно было понять, что он чувствовал в тот момент.
– Это длинная история. Когда-нибудь я расскажу ее. Но не сейчас.
Монах замолчал, поджав губы, словно желал показать собеседнику, что хочет закончить неприятный для себя разговор, но, подумав, добавил с улыбкой и уже совсем миролюбиво:
– У Аристотеля я прочитал одну мысль: «Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев». Подумай об этом, Андрей. Ты же умный, двадцать языков знаешь!
– Восемнадцать и десять диалектов!
– Тем более! Кстати, о языках… Что сталось с тайными бумагами, переданными тебе Степаном Проестевым?
Капитан усмехнулся и погасил лукавство в глазах. Опять ему не удалось приблизиться к той давней мрачной тайне, которая объединяла московского дворянина Григория Образцова и великого государя Иоанна Васильевича, прозванного в народе Грозным. О существовании некой темной, мало кому известной истории ему в свое время при общении с Образцовым не рекомендовали даже упоминать, тем не менее загадка прошлого отца Феоны всегда вызывала живой интерес любознательного шотландца. На сей раз он хотя бы получил обещание когда-нибудь услышать ее из первых уст, что само по себе обнадеживало!
– Непростое было дело, Григорий Федорович! И знаешь, что оказалось?
Андрей Мутр сделал паузу и, сияя от удовольствия, бросил торжествующий взгляд на Феону.
– Ну не тяни. Говори, что узнал? – не выдержал тот.
– Все бумаги написаны на клайфриске![134]
Отец Феона нахмурил брови и с удивлением посмотрел на шотландца.
– Никогда о таком не слышал! Что за язык? И откуда его знал Третьяков?
– Выяснить, почему его знал думный дьяк, это уже по твоей части, – пожал плечами капитан, – а язык не такой уж и редкий. На нем говорит весь север Нидерландов и часть островов в Датском королевстве.
– Хорошо, тогда что в письмах и кем они были написаны? Это ты узнал?
– Это узнал! – засмеялся шотландец.
Договорить он не успел. Над землей пронесся тревожный стон медных труб и рокот походных барабанов. Со стены разом громыхнули десятки орудий, и ядра со свистом пролетели где-то совсем рядом. Прибежал Гришка Друковцев, что-то жуя и застегивая на ходу крючки кафтана.
– Арбатские ворота открыли! – проорал он, брызжа слюной. – Полки стрелецкие наружу выходят!
– Много выходит?
– Тьма! – махнул рукой Гришка и, не останавливаясь, побежал дальше.
Феона поднялся с опрокинутой телеги и непринужденным движением оправил на себе снаряжение.
– Ладно, Андрей, расскажешь, когда все закончится.
Капитан согласно кивнул и, вытащив из-за пояса трофейный пистолет, быстрым шагом направился к солдатам своей роты.
– То верно, Григорий Федорович, – произнес он на ходу, – пора моим ребятам «караколе» с мушкетами крутить.
Битва была короткой и остервенелой. Поляки цеплялись за все, что можно было хоть как-то воспринимать в качестве полевого укрепления. Пороха не жалели. С отчаянием обреченных шли в контратаки, не считаясь с потерями, но все было тщетно. С каждым новым наступом силы их стремительно таяли. Гетман Ходкевич, в распоряжении которого находилось достаточно войск, так и не решился воспользоваться резервами. В конечном счете, не дождавшись подкреплений, поляки отступили. К вечеру бои прекратились по всему городу. Штурм Москвы с треском провалился. Поле боя, а следовательно, и победа остались за русскими!
Не торопясь, отец Феона обходил место только что завершенного сражения. Перед ним лежала земля, изрытая ядрами, стояли дымящие остовы в щепки разбитых строений. Кругом лежали еще не остывшие трупы людей и лошадей, от которых в небо поднимались призрачные облака сладковатых на вкус испарений. Стонали раненые, дожидавшиеся помощи, и кругом была кровь. Кровь на земле, на людях, на вещах и предметах, разбросанных тут и там. Кажется, даже небо сегодня было измазано пятнами бурой крови. Феона медленно ходил по полю боя и внимательно разглядывал тела лежавших перед ним людей.
Сзади послышался робкий, но до боли знакомый голос:
– Батюшка?
Феона резко обернулся. Два его сына, Гришка и Афонька, стояли на поле боя в окружении всадников из своих сотен и растерянно смотрели на него, не решаясь подойти ближе. Отец окинул сыновей суровым взглядом, упрямо поджал и без того тонкие губы и, не произнеся ни слова в ответ, прошел мимо, ни разу не обернувшись.
Тяжело опираясь на пищаль, Феону догнал десятник Гришка Друковцев. Лицо его было испачкано грязью, в подоле кафтана зияла большая дыра от попадания ядра ручницы, а левая нога перевязана выше колена лоскутом мокрой от крови материи.
– Ранен? – спросил Феона.
– Ерунда! – отмахнулся десятник. – По ляжке слегка задело!
– Афанасия не видел?
– Какое там…
Монах понимающе кивнул.
– Иди, тезка, отдыхай. На сегодня война закончилась!
Гришка нерешительно помялся на месте.
– Чего стоишь?
– Тут, это… Григорий Федорович, немец один тебя искал…
– Где он?
Гришка головой кивнул в сторону группы людей, суетившихся около носилок с ранеными и убитыми иноземцами. Они грузили носилки на подводы и отправляли их в лечебницу, оборудованную в Немецкой слободе на Дмитровке. Подойдя вплотную, Феона не увидел среди них ни одного знакомого лица.
– Кто меня искал? Я Образцов, – произнес он на лингва франка.
– Я!
