возьму на пальцы немного этой смешанной из золы, тертого малахита и масел дряни и хотя бы поднесу к своим глазам.
Но Орфо на портрете стрелки шли; ей идет даже эта усталая естественная чернота. Идет мирный блеск глаз, идут распущенные волосы, обрамляющие сильно похудевшее, вытянувшееся лицо. В детстве ей, как и многим гирийским детям, запрещали так ходить. Вечные косы, пучки, хвосты. Считалось, что такие прически удерживают жизненную силу, что дети до определенного возраста могут ее случайно расплескать, если их локоны будут мотаться из стороны в сторону и плясать на ветру. Такие девочки, например, станут бесплодными и сварливыми. И если в целом наш мир не осуждает бесплодных и сварливых, то для принцессы это крайне нежелательная судьба. Для будущей королевы – вовсе роковая. Впрочем…
– Эй. – Похоже, я увлекся и потерял счет времени. – На что ты так смотришь, а?
Она спрашивает это без тени кокетства, скорее склочным тоном своего кота, быстро отворачивается и начинает пить сливки прямо из горла кувшина.
– Фу, фу, фу, отдай! – возмущается Скорфус, пытаясь помешать ей на свой манер: бодает дно кувшина. Орфо обливается и гневно на него шипит.
– Так, сейчас я засуну туда тебя!
От сварливости прически ее, похоже, все-таки не спасли.
– Держи. – Я подаю ей льняную салфетку, прежде чем осознал бы, что делаю. Понимаю, что спохватываться поздно, и просто смотрю на белые полосы под ее носом, капли на подбородке и груди. – Не старайся. Сила твоего отца – не в усах.
Скорфус таращит глаз и неожиданно закатывается – наверное, его поразило равнодушие, с которым прозвучало последнее. Он счел это шуткой, хотя я не шучу, я вообще, по-моему, почти никогда не шучу. Но его хохот вовремя: Орфо отвлеклась и забыла, что я слишком пристально ее разглядывал. Пытался найти девочку, которую знал. Пытался осознать, кого нашел вместо нее.
– Ты ешь, ладно? – вытершись, говорит она. Салфетка так и прижата к лицу, взгляд снова серьезный, если не сказать строгий. – Хотя бы что-то. Пожалуйста.
– Да, да, – вклинивается Скорфус, прежде чем встать на задние лапы и сунуть морду в спасенный кувшин. Оттуда гулко доносится продолжение: – Ты придешь в норму тем быстрее, чем больше смертных вещей будет тебя окружать. Еда – одна из них. Так что лопай.
– Правда? – с некоторым сомнением уточняю я, тут же, впрочем, вспомнив доказательство.
Смертные вещи… там, в пещерах, стоило этой парочке появиться и заговорить, как мой «саркофаг» оцепенения треснул. В телеге я уже почти мог говорить с Орфо, моя воля отделялась от чужой и медленно, но упрямо брала над ней верх. Монстр с каждой минутой отступал. Становился меньше и несся по коридорам моего разума, точно преследуемый армией атлантов. Рычал: «Смерть этой жалкой дряни, убей, убей!» – но не мог даже пошевелиться, не то что порвать веревки туземцев или погрузить кого-либо в транс. Я не давал. Еще едва понимал, к чему все идет, был как в полубреду, но не давал. Ко мне возвращались боль, злость, усталость, жажда, и я радовался им. Ведь Монстр их у меня забрал.
Орфо с непреклонным видом тянется к фруктовой вазе и подает мне оторванную гроздь крупного розового винограда. Ее слова – косвенное подтверждение моих мыслей:
– Помнишь Идуса и Сэрпо? Они навсегда застряли в Темном Месте и перевоплотились в нетопырей как раз потому, что наелись местных гранатов. Это действует и в обратную сторону.
Киваю. Мне есть что сказать об этом. Она все еще протягивает мне виноград. Вздохнув, беру его и отправляю одну ягоду в рот. Удивительно, но косточек нет. А ведь в этом сорте точно были.
– Я вывела новый. – Снова она угадывает мое удивление, улыбается не без гордости. – Когда тебя… не стало, мне было чем заняться. Не сразу, поначалу я все забросила. А потом Скорфус всучил мне лотосы – и понеслось обратно.
Невольно я скольжу взглядом по крепостной стене. Тенистое пространство возле нее все в ландышах, они бело-зеленым ручейком тянутся вдоль древних песочно-серых камней. Их много. Они хорошо принялись и в ту весну, когда мы их посадили, но довольно медленно, будто робея, осваивали новую территорию в следующие четыре года. Зато теперь…
Я снова смотрю на Орфо. В глазах больше нет детского «Я молодец?», которое невозможно было не прочесть. Она справилась с собой после того, как спросила меня о лотосах, теперь будет молчать. Наверное, я сильно ее оттолкнул. Не знаю, был ли в этом смысл.
– Удобно, – говорю только это, кладу виноград на край тарелки, все же беру лепешку.
– Даже если я… – неловко рассмеявшись, начинает Орфо, но осекается и качает головой. – Забудь. В общем, я не тратила время зря.
И она тоже начинает есть, смазав лепешку не любимым с детства сочетанием козьего сыра и меда, а пахнущей миндалем пастой. Двигает к себе второй кубок, полный черного как уголь бобового напитка. Похоже, она-то пьет его без сливок. Да, это тоже про стойкость.
Даже если я умру во время коронации, люди будут есть мой виноград и смотреть на мои ландыши. Уверен, она хотела сказать что-то подобное, но побоялась снова испортить мне аппетит. Я не знаю, что смог бы ей ответить. Но благодарен.
– Слушай, – понимая, что вряд ли мы сможем вести непринужденную беседу, я решаю продолжить о важном и обращаюсь к Скорфусу. Он все еще расправляется со сливками. – Ты, да-да, ты, хвостатый. – Разумеется, он поднимает выпачканную морду и глядит исподлобья, с возмущенным «Как-как ты меня назвал?». – Ты говорил, у тебя все схвачено с законниками. Не хочешь ввести меня в курс дела? Допрашивать об убийствах и… Монстре ведь будут меня.
– Не-а. В основном ее, – отрезает он, и голова снова исчезает в кувшине. По-моему, стоит довольно опасно: может свалиться в траву вместе с ним.
– То есть как? – Я вопросительно поворачиваюсь к Орфо.
Она уже удивительно спокойна, нарезает большой пласт козьего сыра кубиками и на каждый укладывает по ягоде малины, то красной, то желтой, в петтейном порядке. Эта привычка – играть с едой – у нее была всегда. Даже не уверен, что потом она это съест; скорее сыр, по крайней мере большая часть, достанется прислуге.
– Вот так. – Она пожимает плечами. – Не забывай, главной лгуньей замка была я. Да, из-за ран, нанесенных перчаткой, многие заподозрили тебя в… бойне, но мне этот вопрос даже не задавали. Ну, «Это он убил тех четверых?» Я же сказала, что пришла к трупам. И понятия не имею о твоей судьбе, только предполагаю, что ты
