и навесным замком. Невзирая на то, что Степанцев с каким только колдовством и проявлением магии не сталкивался, он напряжённо следил за манипуляциями знахаря. А тот, словно был в одиночестве, нашёптывая заклинания, завозился с чашей из синеватого камня с серо-белыми вкраплениями.
— Красивый камень, — сказал Паша, когда знахарь пронёс чашу почти перед его носом.
— Что? А-а-а это… Радужник или русалочий камень. Этот минерал не терпит зло, растворяет его, впитывает негативную энергетику, — пояснил Георгий Максимович и шикнул, — не мешай мне!
Степанцев внял просьбе, и какое-то время стоял смирно. Пыльный затхлый запах старого дерева раздражал, но когда к нему присоединился дымок от чаши с солью, в которую Георгий Максимович добавил сухие листья шалфея и ещё неизвестно что, Паша непредумышленно зычно чихнул.
— Да что ж такое?! Потрудись меня не отвлекать! Я снял запоры и ставлю прикрытие разрыва, который сейчас появиться. Он образовывается в энергетическом поле всякий раз, когда кто-нибудь пользуется магией. Нельзя чтобы тебя заметили, ни когда ты исчезнешь, ни когда появишься вновь. Недопустимо, чтобы соглядатаи Дивинус тебя выследили. Даже на крохотную малость пространство не должно шелохнуться. Усёк?!
— Я больше не буду, — зажав нос, прогундосил Степанцев, пряча глаза от разгневанного знахаря.
И вот Паша понял, что все приготовления завершены: Георгий Максимович перестал бубнить и больше не жонглировал чашей. Степанцев не издавал ни звука. В бездвиженье они стояли минут пять. От чада сознание Паши плавало, будто в дурмане, мышцы ныли, захотелось спать. Он выпрямился, потянулся, и знахарь словно оттаял.
— Как выставлю картину, смотри внимательно. А как накину тебе на плечи макинтош, чтоб ни единой чуждой мысли, — проинструктировал Георгий Максимович.
Степанцев кивнул и бодро сказал:
— Смелым Бог владеет!
— Коли истинно смелый, то да, а если смелостью ненароком назвали глупость, то сам понимаешь, что за сила ведёт смельчака, — забрюзжал Георгий Максимович.
— Понимаю, — ответил Паша и перекрестился.
Знахарь без запинки скинул амбарный замок и, придерживая, откинул тяжёлую крышку сундука. Степанцев провёл языком по пересохшим губам. Вялость и дремота постепенно отходили, уступая место предельной концентрации и стремительности мысли. Уровень адреналина взлетел. Приближался волнительный и абсолютно не предсказуемый момент. Георгий Максимович установил картину на крышке.
— Гляди!
Буйство соломенно-зелёных и бледно-серых красок полотна выглядело живой фотографией. Сход двух рек с тёмными глубокими водами. Тонкий песчаный бережок с разбросанными бревенчатыми домишками. Небо застелено свинцовыми тучами. Лучам солнца никак не пробиться. Сизый туман расползся с воды, подступил к дремучему лесу.
— На берегу, где начало Северной Двины, дом Михаила. Не ошибёшься, — накидывая Паше макинтош, сориентировал знахарь, а тот как завороженный изучал картину.
«Туман как дым… Такой густой и ядовитый…» — промелькнули мысли у Степанцева и вдруг всё вокруг померкло.
Глава 29
Магическая вязкая чернота улетучилась так же быстро, как и нахлынула. Паша увидел ночное небо. Оно высилось над очертаниями байрачного леса, растущего на склонах оврага. Серп Луны одинокой лампадкой освещал дикий край. Студёный ветер пробирал до костей. Изо рта шёл пар. Мёрзлый воздух изрядно бодрил, но не мог справиться с вдруг навалившейся усталостью и внезапной тошнотой. Спепанцев продрог. Он заторможено растёр плечи. Прорезиненный материал макинтоша совсем не грел. Пальцы теряли чувствительность и постепенно коченели. Где-то встрепыхнулась и ухнула птица. Это придало ускорение. Временное оцепенение частично спало. Паша покосился на возвышенность: поодаль высился холм. Но этот путь он сразу отмёл. Взобраться по крутому склону, чтобы осмотреться сил не было. На заплетающихся ногах, надеясь выйти на берег реки, Паша устремился в низину, выбрав дорогой условную тропу между кромкой лесного массива и степью, чем-то схожей с полем заросшим бурьяном.
«Ошибся Глеб, на Вологодчину ещё зима не добралась» — подумал Степанцев, когда зашуршала высокая сухая трава, плотно устилавшая мягковатую, пропитанную дождём землю. Иногда ему казалось, что в дёрне змеёй мелькает звериная тропка, но чудным образом порой эта твердь была схожа с рыхлой колеёй от гусеничного транспорта, и от этого становилось жутковато. Однако же редкие ночные шорохи казались мирными, и Паша со спокойным сердцем «плёлся» всё дальше. Он остановился перевести дух. Уклон закончился, а реку он так и нашёл. Что теперь выбрать ориентиром? Стойкий, отшибающий обоняние аромат прелых листьев перебивал возможный запах реки. Паша огляделся, возмущённо выругался и заговорил сам с собой, размахивая руками, как если бы это были лопасти ветряной мельницы:
— Положеньице вне игры. Темнотища, хоть глаз выколи. Вот где я тут Северную Двину искать должен? Великий Устюг, ау? Товарищ помор, отзовитесь! Диму будить давно пора! Дедушка Мороз, твоя же усадьба где-то в этих лесах стоит? Приди друг любезный, разъясни, куда тут идти?
— Хлопец, ты шо сбрендил?!
У Паши пропал дар речи, внутри всё будто оборвалось. И тут раздался ещё один мужской возглас.
— Пригнись придурок!
Второй голос был значительно моложе, с типичным южным «гэ», но прозвучал на порядок жёстче. Степанцев словно превратился в каменную глыбу: к подобному контакту он не был готов.
— Смотри-ка, какой неповоротливый выискался? — с издёвкой произнёс молодой и повторил приказ иначе.
Обращение прозвучало полностью на ненормативной лексике. Доступность сказанного матом указания была яснее ясного и заставила Пашу молниеносно перевоплотиться из неуклюжего увальня в шустрого хлопчика. Степанцев присел, лихорадочно оценивая незавидное положение. Он как на ладони. Деваться некуда. Сбежать не удастся, те, кто его выследил, имели тактическое преимущество и наблюдали из укрытия. Вооружиться палкой и нападать бессмысленно.
— Ползи сюда! — приказал молодой.
Паша отругал себя, что вышел из дома без кинжала. Но не время было сердиться и попрекать себя за вопиющую халатность. Он сплюнул от досады. Решение виделось только одно: применить смекалку. Памятуя о том, что сказанное им вслух и подслушанное неизвестными вполне похоже на реальный бред сумасшедшего он продолжил действовать в той же манере и на полном серьёзе спросил:
— Леший ты что ли шалишь? И Водяной с тобой?
Раздался громкий шёпот пожилого:
— Я те кажу, шо он с прибабахом!
Паша растянулся в улыбке, но тут свет в глазах померк: неведомая сила пригвоздила его носом к земле и распластала. Что-то твёрдое и холодное упёрлось между лопаток. Обыск прошёл в два счёта. Последовали пинки. Сгорбившись в три погибели, мелкими перебежками Степанцев очутился среди деревьев.
— Поднимайся и не дури! Чтоб тихо было! — рыкнул молодой.
Сглотнув, Паша медленно поднялся.
— Ну-ка глядь сюды! — скорее по-отечески попросил, нежели приказал пожилой.
Степанцев повернулся. Сцена не двусмысленная. Два бойца в касках со спрятанными под балаклавами лицами. Автоматы направлены на него. У обоих на левой руке и правой ноге белые
