запотевшую бутылку белого вина со старой этикеткой. Наверное, оно было жутко дорогим, но в тот вечер я была пьяна даже без вина. А потом, спустившись к морю, мы смотрели на звезды, и Дубровский заявил, что его любимая звезда – это Зосма. Мне стало интересно, почему, но этот великий интриган просто пожал плечами:
– Звучит красиво.
Я-то про звезды знала все от папы № 3, потому охотно пояснила, что Зосма – звезда на спине в созвездии Льва. Слово произошло – от греческого «пояс». Однако, возможно, здесь вкралась ошибка транслитерации, и исходное слово означало поясницу.
– Если кратко, Зосма – это место на спине Немейского льва, которое сжимал своими руками Геракл, убивая его.
– Ого! Ну, тогда я хочу тебе сказать, что у тебя очень красивая Зосма. Особенно в этом платье…
Засыпая, я и представить себе не могла, каким будет мое пробуждение.
За окном серел рассвет, а я проснулась от того, что хотела пить. Наверное, накануне мы слегка переусердствовали с вином.
Рядом со мной никого не было. Часов, чтобы глянуть время, у меня тоже, разумеется, не оказалось. Я полезла в прикроватную тумбочку Дубровского и первое, что бросилось мне в глаза, – карта Греции с обведенным регионом Беотии.
– Донат! – позвала я испуганно, потрясенная этим открытием.
Почему-то я сразу подумала о худшем. Метнулась в комнату Славика, но тот спал там с видом невинного младенчика, наполовину уронив голову с кровати. Глубокие тени акации, заглядывающей в мансардное окно, уже легли на пол. Дом был погружен в выжидательную предрассветную тишину. Только снизу доносился хаотически раздающийся храп хозяйки.
– Славик, просыпайся! – принялась я тормошить приятеля. – Ты не видел Дубровского? Он куда-то исчез!
– А тому ли ты дала… – сонно вздохнул Славик, потирая кулачком глаза.
Я метнула на него испепеляющий взгляд, под которым он стушевался и примирительно, но печально закончил:
– …обещание любить!
– Это сейчас не существенно важно.
– Чего паникуешь?
– А скажи-ка ты мне, мил человек, не расспрашивал ли тебя Дубровский о том о сем на досуге? Когда вы вдвоем оставались? Про наши сокровища, к примеру?
– Да нет, мы совсем о другом разговаривали. Про семью, про родных. Он про своего батю рассказывал. Интересной фигурой был! Сказал, что у него от бати доброе сердце. Вот и я заметил: не такой уж он и козел, да?
– Учитывая, что его батя в девяностые многим людям помог прекратить бренное существование…
– Он был плохой хирург?
– Он был хороший вор в законе! Ты что, забыл?
– Точно. Вот он гад, заболтал меня, а я и уши развесил.
– Быстрее соображай!
– Ну вот, мы так болтали про наследственность. А я рассказал, что у меня от мамы волосы вьются. И еще я мурашами удовольствия покрываюсь, когда бананы ем. Дубровский тобой интересовался. Мол, хочет тебя поближе узнать. Я и про тебя чуток рассказал, про ваши с мамулей заскоки да родинки семейные, что по женской линии.
– Как ты до этого додумался? – ахнула я.
Славик пожал плечами: мол, что дано свыше, то умом не понять. А я вдруг поняла, зачем Дубровский подарил мне это платье с вырезом до копчика. Ну конечно, этот гад хотел рассмотреть мою родинку! С ума они, что ли, все посходили?
– Клинический идиот! Что ты наделал? Смотри, что я нашла в тумбочке!
Я сунула Славику под нос карту регионов Греции, над которой Дубровский провел немало волнительных минут.
– Похоже, он всерьез воспринял эту историю про сокровища! Я же знала, что он не случайно тут оказался. Такой тип всегда ловит рыбку в мутной водичке. Надеялся, что мне что-то известно. И сейчас наверняка поехал искать это место.
Сонную придурь со Славика сдуло в один миг:
– Ох тыж ежики… Вот он какой. С виду простак, в душе – …удак.
– Ничего. Мы еще отомстим этому мелкому жулику!
Я повернулась к Славику спиной и решительно приспустила шорты, обнажив копчик. Приятель в ужасе забился в дальний угол дивана:
– Ты хочешь мстить? Но… Я не могу. Меня папы убьют. Да мы и не настолько близко знакомы… И вообще, я еще Риту не забыл. А еще эта горничная, гречанка. У нее были такие покорные коровьи глаза. Ты уж извини, но в душу она мне запала…
– Да у тебя личная жизнь прямо бурлит! – не удержалась я.
– Да нет, это живот. Очень кушать хочется. Ты бы отпустила меня позавтракать.
– Заканчивай страдания юного Вертера. Быстро бери ручку и перерисовывай карту, блаженный.
– А… Так бы сразу… Карандаш подойдет? Ща изобразим!
Славик засопел, что-то ощупывал пальцами, щурился, просил меня повернуться к окну. Складывалось ощущение, что он пишет «Джоконду», не иначе.
– Вот, – удовлетворенно молвил он, ставя жирную точку в центре нарисованной им кривой кляксы. – Методом тыка я примерно вычислил координаты. Сокровище где-то там.
– Ты прямо как водитель маршрутки, – проворчала я. – Остановка где-то там будет, где-то тут. Ладно, едем! Чего ждем?
И в этот пикантный момент, когда Славик держал палец на моем копчике, дверь театрально открылась. На пороге стоял Дубровский с бумажным пакетом из булочной и букетом цветов.
– Я за круассанами ходил. Не спалось. А что это вы тут делаете?
– У Дарины, кажется, лишай, – залебезил Славик, отползая на копчике в безопасный угол. – А я же медик. Вот она и принесла мне свое горе…
Я молча натянула шорты и испепелила Дубровского взглядом.
– Если что, у меня лишая нет, – беззаботно отозвался тот, прыгая на диван. – Но я буду любить тебя даже лысую. Кто хочет булочку?
– Славик, выйди! – скомандовала я, и приятель резво заработал ногами.
– Назревает скандал? – приподнял брови Дубровский, удивленно провожая Славика взглядом. – Извини, жизнь меня к этому не готовила. Я думал, сначала идет конфетно-букетный…
Сложив руки на груди, я являла собой статую разъяренной богини войны.
– Не думай, что я такая дура, чтобы поверить в твои россказни.
– Не думаю. Дальше что?
– Ничего не хочешь мне рассказать?
– Я бы с радостью, но не хочу. Ты хоть намекни, о чем?
– О том, что с утра ты уже успел смотаться за сокровищами, да? Или отложил это приятное событие на потом? Интересно, как ты усыпишь мою бдительность и какую историю придумаешь на этот раз, чтобы исчезнуть? Между прочим, после твоих последних гастролей в нашем городе несколько благородных семейств недосчитались своих фамильных ценностей. Мне папа номер один прозрачно намекнул, что ты проходимец.
Дубровский был хорошим актером, я знала это доподлинно. То, как он смотрел на меня, убедило бы даже самого заядлого скептика. Невинен, аки агнец.
Он печально и шумно вздохнул:
