страшной крестьянке, завёл бы кучу детишек. И умер бы от болезни или тяжёлой работы в возрасте, который в былой жизни считался бы даже не средними летами, а молодостью. Но теперь… стоило только подумать о том, что придётся признать правоту учителя, принять все те обидные слова о мальках, головастиках и рыбёшках, как в теле закипал гнев. Сердце стучало, перед глазами темнело, а в животе почти что появлялось забытое ощущение яростной ци. Хань вспомнил собственные цитаты, он знал, что воин должен хранить совесть чистой, сердце горячим, а голову холодной, но просто мысль об этом негодяе, громко хохочущем возле его окровавленного распростёртого тела тогда, в прошлой жизни, приводила его в бешенство, сравнимое с одержимостью. И стоило решимости Ханя даже не притихнуть, лишь умерить яростный напор, как в голове звучал ненавистный голос: «Я же говорил!», и всё вспыхивало по новой.
Озарение, такое яркое, словно сами Небеса сжалились над его судьбой, пронзило голову. Да, у Фенга нет времени на тренировки, ему некогда развивать ци, ведь приходится постоянно работать, работать и работать! Ну и что? Разве это повод, чтобы отступать? Разве хоть один из героев остановился бы перед таким препятствием? Если нет время на тренировки из-за работы, тогда работа и станет его тренировкой! Не ходить, а бегать, не сидеть, а тренировать ци, не лежать, а выуживать из памяти все те знания, которые из-за своего глупого самодовольства позволил узнать учитель! И будет он не просто по-дурацки бегать кругами, как заставлял его учитель, а развивать выносливость и силу, укреплять тело и дух, чтобы в итоге открыть дорогу к вершине! И никто не то что в этой деревне, но и в этой провинции не сможет его остановить! Тогда посмотрим, кто здесь икринка, и кому тут не стать как кто!
Сам по себе сложился план. Сложный, тяжёлый, со множеством препятствий и трудностей. Ему придётся много страдать и терпеть — но разве такие мелочи могут остановить настоящего героя?
Да, над ним будут потешаться и насмехаться, причём не так как сейчас, а в дюжину раз сильнее. Но разве имеет значение, что думают эти глупцы, важно ли мнение жалких необразованных крестьян?
Придётся хорошенько потрудиться и решить массу проблем. Главная из которых — еда, без которой невозможно сильное здоровое тело. И за ней надо хорошенько побегать, причём бегать далеко, ведь вблизи от деревни все давно подъедено — умельцев по розыску птичьих гнезд, гусениц, барсуков, белок и рыбы тут хватало. Всё, что двигалось и росло, собиралось, вылавливалось и пожиралось — жадно, быстро, иногда прямо в сыром виде.
Хань покосился на корзину с едой. Какая тяжелая, наверняка в ней найдётся немало вкусного! Рука словно сама потянулась внутрь, чтобы развязать узлы на туго привязанной плетёной крышке. Если он твердо решил жрать всякую гадость, то чем еда из корзины была хуже? Наоборот, намного лучше, ее хотя бы кое-как приготовили! Пальцы уже почти проникли внутрь, когда Хань, наконец, одумался и взял себя в руки. Да, он может съесть обед отца и братьев, ну и что дальше? За ним и так числились серьёзные проступки — совсем недавно он потерял часть одежды, да еще в преддверии праздника. А теперь вот собирался съесть еду, приготовленную для работающих в поле.
Сможет ли он после такого заниматься тренировками? Сможет ли начать становиться сильнее и идти к своей цели? Или в него тумаками начнут вколачивать мысли о послушании и поведении, полагающемуся головастику, живущему в этом болоте? А то и вообще изгонят из деревни! Пусть этот вариант полностью соответствует намерениям Фенга, но сейчас, когда он не готов, изгнание означает смертный приговор. Ну а ещё они могут решить, что Фенг свихнулся, ударившись о какой-то камень в той реке — тогда его тихо прирежут, чтобы не притащил с собой проклятия.
Но даже в самом мягком варианте он потерял бы больше, чем получил: один раз наесться плохой еды, с непривычки всё выблевать, а затем минимум месяц отходить от побоев, или вообще получить увечья, забыв о тренировках на время, а то и навсегда. Чтобы выжить и вырваться отсюда, ему необходимо начать думать по-новому. Не так, как размышлял когда-то Хань, и не так, как думал Фенг, если, конечно, тот вообще о чём-то задумывался.
Следует признать, что застрял он здесь надолго — минимум до церемонии наречения, то есть на все пять лет. Да и то, получение взрослого имени не означало, что он сможет вот так с ходу взять и куда-то уйти. То есть формально он смог бы, как смог бы по идее уйти прямо сейчас, ведь никаких законов, требующих крестьянам оставаться на месте, в Империи не было. Наоборот, такое варварство, как рабство, с незапамятных времён преследовалось и каралось особо строго и жестоко. Но как существовали способы привязать человека к месту долгами и обетами, так и обстоятельства могли держать сильнее, чем когти мистического зверя.
«Меня ждёт неизвестность, а значит, я должен быть готов ко всему!» — размышлял Фенг, старательно переставляя ноги. Всё зависит от того, чего он достигнет к тому моменту. Впереди лежат чужие земли и незнакомые люди, среди которых не будет даже таких «родственников», как семья Широнга. Один посреди враждебного мира — это отличный сюжет для свитка или кристалла, вот только те герои обладали кое-чем, чего Фенгу лишь предстояло получить. А именно силой.
К тому же путешествия требовали денег, и очень немалых сумм. Раньше Хань никогда не испытывал данной проблемы, ведь отец был богат! Но теперь кто ему что даст? Семья Широнга, может, и поделилась бы парой потёртых цяней, но какой с этой мелочи толк? Стало быть, вот еще проблема: до ухода из деревни накопить достаточное количество. А на чем, если настоящие монеты тут видели очень редко, вместо этого обменивая вещи на еду и работу? Ограбить торговца, приезжающего изредка и меняющего товары на другие товары? Прирезать сборщика налогов, который везде ходит со стражей, и за смерть которого сравняют с землей и казнят всю деревню?
Пусть Фенгу не нравились эти люди, пусть их способ жизни, даже прозябания, был ему противен, но и смерти они тоже не заслужили.
Податься в ученики к кузнецу или горшечнику? Научиться у кривого Яо плести корзины? Такие варианты, конечно, были лучше, чем горбиться на поле, но во-первых, Хань испытывал сильное отвращение к слову «ученик», а во-вторых, желанием кого-то обучать те тоже не особо горели, пусть в деревне и хватало
