нем, по нашей с ним недо-любви?..
— По себе. А и ладно, — улыбаюсь. — Переживем и это.
Это, конечно, «ля-ля» — время на отходняк мне понадобится. Наверно, я даже не успела осознать еще толком, что он, этот отходняк, уже начался. Потому и пошли в ДольчеФреддо — вкатить мне заменительной терапии.
Настаиваю:
— По себе я долго не плачу, ты ж знаешь.
— Ну, раз не плачешь…
Рози вдруг как-то меняется в лице, ее передергивает, затем она заметно «собирается».
— Что, херово пошло? — осведомляюсь. — Холодно, блин…
— Нет, нормально пошло. Слушай, а ты простишь мне, что я — Иуда, хм-м?
— Сахарок, ты че это?.. Сахару переела?
— Да нет. Ну, я говорила с Каро. Мы с ней снюхались, прикинь?..
— М-да, с трудом верится, если честно.
— Она ж за Нину болеет.
Мороженое перекрывает мне дыхалку. Вот теперь действительно херово пошло.
— С Ниной они ж подружайки.
…Каро, змеюка ты, как оказалось. За старое, что ли, мстишь?..
Я закашливаюсь… от смеха. Потому что абсурд это, конечно. Пока эти кумушки там что-то интриговали, мы с ним сами разобрались, вот честно.
— Но она не поэтому. Просто ты себя со стороны не видела. Это ей там, из ее Миланов какая-то осколочная инфа доставалась — и все равно ее уже много недель трусило. Ну, с того момента, как вы с ним сбежались снова — от одного вида твоего. И я ее понимаю. Она позвонила, чтобы заручиться моим разрешением вас с ним развести. Она отчасти из-за этого Нине на тебя накапала. Вернее, она не капала, просто по-другому ей сказала — чтоб присмотрелась, чем занимается Рик, с кем видится. Нина поняла по-своему — и позвонила тебе. Ну, его тоже принялась обрабатывать, отвлекать от шляний с тобой.
В больницы засобиралась. Здоровья ей на долгие годы.
«Я все решения принимаю сам». Да, как же. Тогда тем более — правильно я его. Вовремя.
— Конфет, я, конечно, понимаю, тебе сейчас тяжело, но ведь мы ж с тобой обе знаем, что так лучше, а?.. — с надеждой заглядывая мне в глаза, спрашивает Рози. — Ну как, Иуда я после этого или нет?
— Да нет, конечно.
— Вот и здорово. Так, а теперь не расслабляемся. Не останавливаемся на достигнутом.
— Сахарок, ты это — в натуре? Я ж не собираюсь никого себе искать. Мне никого не надо.
Рози тихо присвистывает:
— Конфет, я и не подозревала, что все так плохо…
— А чего — плохо? Сейчас, по-моему, как раз хорошо.
— Вот сдался он тебе… Конфет, они все одинаковые, честно! Клянусь! Снаружи — это так…
— Ни он, никто! — посмеиваюсь я. — Зачем вообще с кем-то жить? Если ради секса, так я натрахалась на годы вперед.
— При чем тут это! Это лишь нюанс! Нормальная, полноценная женщина себе из любого чмыря нормального любовника сделает! Я в плане: в гроб не забивай себя! Вот — выходи, любого выбирай, ну, какого захочешь.
— Любого… — посмеиваюсь. — Так, дай угадаю… это ж ты про Йонаса опять говоришь…
— Я говорю, что ты должна пойти со мной сегодня в КаДеВе. Я говорю, что их опять открыли и там толпа толпучая, но это пофигу. Я говорю, что там мы найдем тебе прикид на сегодня вечером, а сегодня вечером…
— …я пойду себе кого-нибудь искать?
— …ты не пойдешь никого искать, а гулять со мной пойдешь. И больше я ничего не говорю.
— А я говорю, что на фиг мне новый прикид, у меня и так барахла хватает… и на фиг мне вообще кто-то, если у меня есть ты? — смеюсь я, притягиваю к себе Рози и ласково чмокаю в губы.
* * *
— Так, всем — по Москау мьюлу, — объявляет Йонас таким тоном, будто сейчас скажет: «Я ставлю». Но говорит: — А вам, девчонки — Авиацию.
Он протягивает нам эвиэйшн — нежно-лиловый коктейль на фиалковом ликере.
Рози — деятельная натура. Она подсуетилась, и в тот же вечер нас с ней «пригласили».
Обнаруживаем, что Йонас, оказывается, правда знает в Берлине места и подвалы, в которых никакой короны нет и не было в помине. Примечательно, что этот «подвал» даже не в Кройцберге, которым он стращал нас когда-то, а где-то на Шпре между старинных и очень прилично отремонтированных производственно-промышленных зданий и стильных, прикольно-вычурных отелей. Сюда будто полностью перенесли нормальный, приличный танцевальный бар со всеми «прибамбасами», вот так вот — взяли, каждый, по стулу, по стакану и перетянули на под-подвальный этаж. И получилась корона-вечеринка, незаметная с улицы и ничем не выдающая, что над землей — «корона».
Мы с Рози — единственные «девчонки» в их мужской компании и кажется, за нас постоянно кто-то платит. И следит, чтоб мы не просыхали. И мы уже не просто хорошенькие — мы охренительные с ней.
Мне похеру и мне так страшно-жутко весело, что хочется верещать от веселья. И похеру, какое оно — заспиртованное или под каким-нибудь другим кайфом.
— М-м-м, красное с магентой… — Йонас глухо звякает в нас своей медной кружкой, в которой принято намешивать Москау мьюл. Отпивает: — Е-мое, вкусно-то как, — и облизывается мне. Или на меня.
— Конечно, вкусно, — Рози, икая, допивает свою Авиацию. Пьяненькая уже. Мы с ней передвигаемся только в обнимку, может, поэтому ни одна из нас пока не грохнулась прямо с каблуков на пол.
Рози толкает меня в бок и кивает на меня Йонасу:
— А она ломалась еще, надевать не хотела.
— Да, ломаться она может, — Йонас тоже спешит допить коктейль и тащит нас с Рози куда-то в угол, где в качестве одного из вышеупомянутых прибамбасов устроен фото-бокс.
Мы с пьяным смехом напяливаем на себя заячьи ушки а ля Плейбой, которые забываем потом снять, обвешиваемся цветными боа из перьев — я выбираю себе сиреневое, а Рози — красное, — обвиваем ножками абсолютно пьяного от счастья Йонаса, опутываем его боа и делаем с полдюжины снимков. Пусть хоть фотки себе в качестве трофея оставит.
Оказывается, в каш-кёре приятно танцевать. Ни черта не вижу — кто, сколько поедают меня глазами — мне чертовски весело. Я лишь внутренним оком вижу себя, такую гладкую алую комету, затянутую в мягкую, блестючую кожу. И как мне только не жарко. Оказывается, я танцевать умею, причем не только в танц-группе — кажется, движения выполняю красиво, классно даже. Ага, вот они, мои спортивно-танцевальные навыки… Ко мне подлезают, подтанцовывают, но я настолько в своей теме, что они отстают один за другим.
— Вы-би-рай лю-бо-о-го, — поет мне Рози, вертя попой и положив руки мне на плечи.
