— Да, конечно. — Андреа нервно смяла платок. — Мне самой так подумалось.
— И однако вы здесь. Очень мило с вашей стороны. Мисс Гимбол! Выслушайте меня.
Эллери пересек коридор и схватил ее за руку. Несмотря на жару, она оказалась на удивление холодной.
— Вы понимаете, что вы сделали Биллу и этой бедной женщине, осужденной на двадцать лет тюрьмы?
Она не ответила.
— Вы не задумывались о том, что надо каким-то образом попробовать исправить то зло, которое вы причинили?
Эллери отступил на шаг.
— Вы не сможете спать спокойно, — мягко произнес он, — пока не явитесь ко мне и не расскажете все. Правду. Вы же знаете, о чем я?
— Я... — Андреа замолчала и прикусила губу.
Эллери пристально смотрел на нее. Затем, прищурившись, круто повернулся и, не прощаясь, пошел по коридору в свой номер. Портье уже ждал его, держа в руках его сумки и с любопытством глядя на девушку, прижавшуюся к стене.
Уходя, Эллери ясно расслышал ее слова, понимая, что они вырвались у нее ненамеренно. Это была мольба и молитва, наполненные такой болью, что он чуть было не остановился и не вернулся к ней.
— Что я могу сделать? О боже, если бы я только знала.
Но он победил мимолетный порыв. Что-то мучило девушку, однако посторонняя помощь тут бессильна. Она должна созреть сама.
Эллери Квин кивнул портье, и они двинулись к лифту. Войдя в кабину, он оглянулся на Андреа. Она все так же стояла у стены, теребя в руках мятый платочек, и смотрела на молчаливую дверь номера Билла с таким видом, будто за нею находился недосягаемый для нее покой. Эта картина пытки и отчаяния еще долго не выходила у Эллери из головы, только укрепляя его в уверенности, что вокруг тонкой девичьей фигуры мерцает некое трепетное сияние, которому суждено изменить всю картину сенсационного дела Уилсона-Гимбола.
Глава 4 ЛОВУШКА
Кто со стрелами, кто с ловушками.
— Как, — с негодованием воскликнул инспектор Квин, — опять?
Эллери, не прекращая насвистывать, продолжал прилаживать галстук перед зеркалом над бюро.
— Сдается мне, — проворчал инспектор, — что после той истории, в которую влипли твои друзья в этом захолустном Трентоне, ты превратился в заправского бродвейского гуляку. Куда ты собрался?
— Из дому.
— Один, надо полагать?
— Нет, разумеется. У меня, как говорится, свидание с очаровательнейшей, богатейшей и желаннейшей особой голубых кровей. И к тому же помолвленной. Хотя, должен сказать, — он покосился на свое отражение в зеркале, — мне на это в высшей степени наплевать, как сам понимаешь.
— Ну прямо слово в слово самодовольный хлыщ, которого я когда-то знал, — пробурчал пожилой джентльмен, беря понюшку табака. — Только вот припоминаю, что еще не так давно ты отмахивался от слабого пола.
— Что ж, — протянул Эллери, — все течет, все меняется.
— Это та девица Гимбол, а?
— Именно, именно. Имя Гимбол, кстати, в некоторых кругах предано анафеме. Джессика и Андреа Борден, и никак иначе, попробуй назови их по-другому в этой компании с Парк-авеню.
— Надо же! Так что у тебя на уме, Эл?
Эллери надел смокинг и с любовью провел пальцами по шелковым лацканам.
— А на уме у меня расследование.
— Ха-ха!
— Да нет, правда. Приятно время от времени побывать в хорошем обществе. Дает, пусть временно, иллюзию некоей избранности. Я уравновешиваю это с посещением Ист-Сайда. Дивный контраст.
— И что же это ты расследуешь? — поинтересовался инспектор.
Эллери снова засвистел. В спальню сунул нос Джуна, их мальчик на все руки.
— Опять, — с неодобрением бросил он. Эллери кивнул, а инспектор Квин развел руками. — Это точно, у вас девушка, — мрачным голосом констатировал Джуна. — Здесь что-то вам принесли.
— Что-то?
— Пакет. Только-только. Принес посыльный. Выряженный как генерал. — Мальчик внес и положил на кровать что-то большое и значительное и хмыкнул.
— Ну, ты, мартышка, посмотри, что там.
Джуна быстро снял обертку. Под ней обнаружилась простая коробка — плоский ящичек с приколотой к нему запиской.
— Вы заказывали табак у типа по имени Пьер? — спросил он.
— Пьер? Пьер? Ах да! Это несравненная мисс Захари. Вот, папа, — провозгласил Эллери, улыбаясь и откалывая записку, — что значит заигрывать с сильными мира сего.
В записке говорилось:
«Дорогой мистер Квин! Умоляю, простите за задержку. Моя смесь составляется из чужеземного табака, а настроения в Европе задержали прибытие судна. Надеюсь, табак Вам понравится и придется по вкусу. Прошу принять коробку с пакетиками картонных спичек от меня лично. На каждом пакетике Ваше имя, я так делаю всем клиентам. Если смесь покажется Вам чересчур крепкой или слабой, мы с радостью изменим в следующий раз соотношение ингредиентов к вящему Вашему удовлетворению.
Засим остаюсь
Вашим покорным слугой».
— Добрый старина Пьер! — проговорил Эллери, откладывая карточку. — Джуна, убери коробку в наш семейный ящик для сигар. Ну-с, милейшие, я пошел.
— Давай, давай! — не очень, весело попрощался инспектор, с откровенным беспокойством глядя, как Эллери приладил цилиндр, взял в руку тросточку и, насвистывая, вышел из дому.
* * *
— Это не совсем то, — недовольным голосом проговорила Андреа в тот же вечер, — что я уже привыкла ждать от вас, Эллери Квин. И это после тех очаровательных погребков, в которые вы меня водили!
Эллери оглядел спокойный элегантный клуб на башне радиовещания.
— Во всем нужна постепенность, дорогая. С социальным воспитанием нельзя перебарщивать; это дело тонкое. Посадить сразу на хлеб и воду...
— Ой-ой! Пойдемте лучше танцевать.
Танцевали они молча. Андреа вся отдавалась музыке, и танцевать с ней было одно удовольствие. Стройная, гибкая, она парила в объятиях Эллери, легкая как пух, отчего ему иногда казалось, что он танцует один. Но аромат ее волос был рядом, и еще не без чувства вины он вспоминал выражение лица Билла Энджела в тот вечер, когда она стояла, почти прижавшись к нему, около хижины под Трентоном.
— Мне нравится танцевать с вами, — непринужденно сказала Андреа, когда музыка смолкла.
— Благоразумие подсказывает мне вас поблагодарить и тем довольствоваться, — со вздохом проговорил Эллери.
Ему показалось, что она бросила на него вопросительный взгляд. А затем рассмеялась, и они пошли к своему столику.
