с машиной под номером двести сорок два.
– Кто из вас механик? – спросил я у низкорослого и шустрого бойца.
– Вот этот вот чумазый, видишь? – ответил мне боец. – А я сержант Титов.
– Ясно, – ответил я, – всех механиков и наводчиков на инструктаж к ротному к пятнадцати часам.
– А ты кто такой? – недоверчиво спросил Титов.
– Я замок взвода управления.
– А не молод ли ты для замка-то?
– Я эту должность не выбирал, – ответил я упрямо, – в меня пальцем ткнули, вот и всё.
– Это нам знакомо, – согласно кивнул Титов и развернулся, улыбаясь, к Скачкову, – эй, Скачок, твоей задницей сам ротный интересуется. Растёшь, боец.
Саня умыл лицо, снял подменку и надел новую форму. Появились мысли о чистке сапог, но тут же отпали сами собой. Чеченская грязь – это особый сорт цемента, поэтому лучше смотреть под ноги, чем попусту изводить гуталин. Явившись в расположение капитана, все ещё раз услышали знакомую речь, которая и так отскакивала от зубов. Полные баки, готовность к маршу, зарядка аккумуляторов. Закрепить на бортах машин ящики с боеприпасом с помощью проволоки и не забывать о прогревах движков в ночное время. Очистить ведомые катки и приготовить по фляге воды для охлаждения масляной системы. Иметь в десанте буксировочный трос, хотя бы один, но в каждой машине. Работоспособность связи и исправность системы пожаротушения. Наличие инструмента, начиная с ключей и заканчивая кувалдой. Очистка от грязи приборов наблюдения и многое другое, о чём уже неоднократно говорилось офицерами перед выдвижением на марш. Механики вяло намекали ротному на хроническое недосыпание и просили освободить их от дежурства на связи хотя бы перед штурмом. Командир в свою очередь пообещал им законные четыре часа по уставу, строго взглянув на взводных. Но приказ об отдыхе перед маршем мог вступить в силу только после выполнения всех вышесказанных мероприятий.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ночью все, кто был в расположении здания администрации, вскочили от взрывов гранат и беспорядочной стрельбы. И грохот доносился не где-нибудь за территорией завода, а прямо у стен. Осколки и пули со свистом бились о бетон, и гул стоял такой, будто на нас напал целый полк. Я вскочил с лежанки и выбежал в подъезд, передёрнув затвор автомата. Навстречу мне вбегали бойцы первого взвода, матерясь все вместе будто в мой адрес. На меня упал парень, сверху на него ещё один, кто-то просто перепрыгнул кучу-малу, а кто-то прошёлся прямо по нам сапогами. Сумятицу в этот непонятный мне инцидент вносила непроглядная темень в подъезде. Сверху спускался ОМОН. Спускались с отборным матом. Матерились все, кроме меня. Я просто пытался встать. Как моё оружие не выстрелило в этот момент – даже не знаю. Поднявшись, я увидел, как были одеты солдаты. Кто в чём, прямо группа Дятлова, не иначе.
– Где боевики? – кричал хриплым спросонья голосом командир ОМОНа.
– Какие, блядь, боевики? – в ответ переспросил кто-то из вбежавших в подъезд.
– Что произошло? Доложить мне немедленно! – твёрдо приказал ротный.
– Докладываю, товарищ капитан, на улицу никому не выходить! – ответил в потёмках Истомин, оглядывая бойцов. – Горит канцелярия нашего «пиджака», а там, как вы знаете, склад боеприпасов первого взвода. У меня всё.
– Личный состав цел? – снова спросил капитан.
– Да, цел.
– Ко мне лейтенанта.
– А он, нам кажется, уже где-то в районе Ханкалы, – засмеялись бойцы.
– Отставить смех, – скомандовал, отдышавшись, Истомин.
Молодой лейтенант очень любил писать письма своим друзьямстудентам, поэтому вместо одной коптилки у него было целых три. Печь он подтапливал ящиками от снарядов, угли которых имеют свойства с треском вылетать из буржуйки. Плюс злоупотребление никотином может достаточно реально убить, если уснуть с сигаретой в зубах.
Мы осторожно выглядывали из-за угла подъезда, наблюдая за тем, как пылает строение. На зарево пожара и разрывы боеприпасов отреагировали наши соседи. На рацию ротного вышла восьмая рота, предлагая помощь в отражении атаки противника. Ротный в своей интеллигентной манере послал всех подальше, добавив, что нам тут и так жарко. Две БМП во дворе уцелели чудом. Они стояли с ощутимой дистанцией от здания, а пули нашего калибра этим машинам не страшны.
Что было в комнате ротного и как шёл процесс наказания лейтенанта, знают только офицеры. Для нас эта информация была строго засекречена и скрыта под семью печатями командования роты. Ершов вернулся во взвод, который уже успел обжиться в соседнем здании. Прапорщик достал всё, чего не хватало погорельцам, вплоть до боеприпасов. Гранаты и ящики с патронами привезли к обеду. Все мы там были равны до определённой степени. Если бы на месте лейтенанта оказался кто-то из бойцов, мне кажется, произошло то же самое. Тюремный срок получали только за преднамеренное убийство мирного населения или по неосторожности, то есть случайности. По крайней мере, так было у нас в подразделении. Омоновцы, конечно, смеялись до слёз. За такое их бы пересажали как изменников и пособников. Днём солдатам было не до смеха. Ротный был чернее тучи, а «пиджак» тише забитой мыши.
Я крутился у машины Булата и помогал убирать десант. Он не просил меня об этом, просто мне нечем было заняться. Ротному в такие дни лучше не появляться на глаза даже с тяжёлым ранением. И вообще, солдату стоит держаться подальше от начальства – я это уяснил ещё в учебке. Казаков находился на связи, а мне сегодня дали отгул. Как-то все просто забыли, что я есть, и слава богу. Тут Юра вдруг вылез и крикнул Андрея:
– Заводись, Андрюха!
– Что случилось? – спросил Коваль, отвлёкшись от разговора с Истоминым.
– У Макеева проблемы, там одна машина завестись не может.
– Какая?
– Скачкова.
– Еду.
– Я тебе нужен? – переспросил наводчик.
– Нет. Тут недалеко.
– Ну и чего она у тебя то схватывает, то нет? – кричал вопросом на механика Макеев. – Вылезайте из люка, товарищ Скачков!
Саня спрыгнул с машины и встал рядом. Макеев залез сам, но результат был тот же. Лейтенант провёл там добрых пятнадцать минут, пытаясь вникнуть в причины отказа старта двигателя.
– Пусть подсобят нам парни любого взвода, – предложил Саня, – потаскаем её чуть-чуть. Дёрнем другой машиной, и всё будет в порядке.
– А ты её прогревал за ночь? – крикнул офицер. – Чего молчишь, как дерево? Если ты её не заведёшь, то сам дёрнешь из моего взвода. Куда-нибудь в рембат лет так на десять. Ты меня, надеюсь, понял? – закончил офицер и отправился на связь с первым взводом.
– Сам завёлся, как не знаю что, – тихо сказал Титов. – Им всем успокоительного нужно выдать. «Антизверин» называется.
Коваль торопился. Торопился не потому, что помощь была нужна Скачкову, а потому что боялся не успеть помочь всем, кто в ней нуждался. Если здесь понадобилась взаимовыручка, то нужно реагировать мгновенно, молниеносно. Механик сбавил обороты, подъезжая к тому месту, где лежал Соломин, ещё раз взглянув на злосчастный дом. Прошлого не вернёшь, и машина взревела вновь. При развороте на месте Андрею не повезло. Прямо у позиций третьего взвода его машина налетела гусеницей на металлический штырь и разулась. Он выскочил из машины, чтобы оценить ущерб, и расстроился окончательно.
– Вот что я называю жопой, – сказал Титов Скачкову.
– Андрюха, ты как? – крикнул Саня.
– Сюда ремроту теперь нужно подтянуть, – ответил расстроенно Андрей, – простите, братья, но потаскать я вас не смогу.
– Надо во второй взвод сходить и с Большим поговорить, – разволновался Скачков.
– Короче, слушайте меня сюда! – подошёл сзади Макеев. – Хватит маяться ерундой, начинайте выполнять мой приказ. Сейчас берёте пустые цинки, наполняете их соляркой, снимаете люк под днищем и греете двигатель прямым огнём. Всем ясно?
– Но как, товарищ лейтенант, там ведь… – не успел озвучить мысль механик.
– Я сказал, это приказ, уроды! – взбесился взводный. – Вы, что, хотите наступление сорвать? Устроили тут рембат, вашу мать. Я вас всех посажу на «дизель». Хрен вы уволитесь в срок. Приказ ещё раз повторить?
– Никак нет, – вяло ответил механик, впервые желая заехать взводному в морду.
Позиции первого взвода
