явный намек. Но перед глазами вспыхивает прошлое, и меня охватывает злость.
— Мой зад не нуждается в лечении, уверяю тебя.
Женская рука на миг замирает, но затем продолжает движение. Невольно напрягаюсь, тело каменеет.
— Ты красивый мужчина, — низко стелется гортанный голос. — Сильный. Мы здесь одни, хозяйка ушла в сад. Никто не придет. Разве ты не хочешь…
Столь откровенные прикосновения и дерзкие слова возбуждают, но это злит еще больше.
— Нет.
Ладонь на моем заду замирает. Повязка возвращается на место, а пальцы скользят по рубцам на бедрах.
— Тебя оскопили?
Невинный вопрос вызывает во мне жгучую ярость. Срываюсь с постели, сгребаю обе ее руки одной своей. Лязг цепей раздражает. Испуг в глазах рабыни раздражает еще больше.
— Хочешь проверить? Изволь. Но тебе не понравится.
Молниеносным движением прижимаю цепь к ее горлу, валю на кровать, нависаю сверху, ввинчиваю между ног здоровое колено. Из груди само собой рвется рычание.
— Отпусти, бешеный, — хрипит она, вцепляется в мои руки, пытается вырваться.
Я бы продолжил, как она и напрашивалась, но ее слова отрезвляют. Делаю над собой усилие, отпускаю девчонку. Шрам на ее лице налился кровью, она потирает горло и хрипло откашливается.
— Тебя и в самом деле стоит держать на привязи. Теперь понимаю, почему у тебя такая спина. Госпожа слишком добра к тебе.
— Много говоришь, — огрызаюсь злобно.
Но испуг в темных глазах исчезает, красивые губы складываются в обиженную гримасу.
— Дай мне закончить. Не бойся, больше не посягну на твое целомудрие.
Она продолжает обмазывать меня, а ко мне возвращается рассудок. И правда — дурень. Девчонка просто хотела развлечься, не больше. Не заплыл бы мозг ядом — сейчас мы оба стонали бы в кровати, и отнюдь не от боли.
— Прости, я вспылил, — выдавливаю из себя хмуро. — Если хочешь, мы можем…
— Не хочу, — отрезает она, поднимается и закрывает пузырек. — Мне пора.
Она гордо выходит, а мне приходит на ум: нет худшего противника, чем отвергнутая женщина.
====== Глава 12. Чей мед слаще ======
Лиха не ведала, глаз от беды не прятала.
Быть тебе, девица, нашей — сама виноватая!
Над поляною хмарь —
Там змеиный ждет царь,
За него ты просватана.
Мельница, Невеста полоза
За завтраком чувствовалось всеобщее напряжение. Диего явно сердился, хотя и пытался прикрыть негодование натянутой улыбкой. Похоже, они с Изабель уже успели обсудить меня и продумали новую стратегию поведения.
— Как спалось, дорогая? — не без издевки осведомился мой галантный супруг.
— Спасибо, выспалась прекрасно, — в тон ему ответила я. — Тебе ли не знать.
— Я уж подумал, в напиток подмешали сонного зелья.
— В нем не было нужды: я почти не сомкнула глаз прошлой ночью, да и днем не удалось вздремнуть. А в твоей постели тепло и уютно, и никто не гремел кандалами над ухом.
В улыбку я вложила все фальшивое благодушие, на которое была способна. Еще немного — и обойду в притворстве мастерицу лицемерных восторгов Изабель.
— Что ж, тогда изволь хорошенько выспаться днем. Вечером от тебя требуется не крепкий сон, а нечто иное.
Это мы еще посмотрим, дорогой. До вечера я что-нибудь придумаю, уж поверь.
Яснее ясного: бесконечными спорами мне ничего не добиться, надо действовать тоньше. Не дождавшись открытого противостояния, Диего умолк, лишь время от времени одаривая меня мрачными взглядами, а Изабель исподволь наблюдала за нами обоими и усиленно притворялась, будто интересуется завтраком.
Когда муж уехал в Сенат, свекровь подхватила меня под локоть и увела в сад.
— Диего опечален, — доверительно сообщила она.
— С чего бы? — я изобразила удивление. — Я делаю все, чего он от меня хочет.
— Ты заснула вчера.
— Я же сказала, что не выспалась накануне. А может, все дело в напитке: он слишком меня расслабил. Зачем вы подсовываете мне эту гадость?
— Я полагала, ты девушка сообразительная и все понимаешь. Этот напиток помогает человеку приглушить протесты разума и освободить желания тела.
— Я больше не стану его пить.
Изабель горестно вздохнула.
— Опять упрямишься.
— Никакой дурман не заставит меня сделать то, чего хотите вы. Но вы говорили о взаимных уступках. Диего просил смотреть — и я смотрела, не противилась. А мой раб до сих пор в цепях!
Свекровь поджала губы.
— Я говорила тебе, что он опасен.
— Не так уж и опасен. Сегодня он просил дать ему какую-нибудь работу.
— Работу? — оживилась Изабель. — Он готов работать наравне с другими рабами?
— Думаю, да. Ему тяжело находиться в одиночестве. Каждый человек ищет общества себе подобных.
— Это хорошая новость. Он выглядит сильным — нам не помешает такой раб на лесопилке.
— Но ему нужна одежда. И… надо снять кандалы.
— Об этом мы позаботимся. Он достаточно окреп? Я велю Хорхе, чтобы нашел ему применение. Только… дорогая, ни у кого из рабов не должно быть привилегий. Если он будет работать вместе со всеми, то и жить должен как все, в бараках.
— Я обговорю с ним этот момент, — уклончиво ответила я.
Изабель укоризненно покачала головой.
— Милая, он раб, и решения принимаешь ты. Его желания не имеют значения.
Я подавила в себе порыв высказать ей все, что думаю об их правилах: недолгая жизнь в семье Адальяро научила меня тому, что добиваться своего необходимо постепенно.
После прогулки я все же поговорила с Джаем о том, где он предпочитает ночевать. Ответ меня огорчил, но не удивил: он выбрал бараки.
Что ж, я не могу вечно держать его на привязи.
Сердце бьётся всё чаще и чаще,
И уж я говорю невпопад:
— Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад.
Сергей Есенин, «Да! Теперь — решено. Без возврата»
— Обед! — раздается голос надсмотрщика, и угрюмые изнуренные рабы спешат бросить работу, толпой стекаются к телеге с огромной бочкой.
— Чего застыл? — толкает меня в плечо Зур, крепкий раб ростом с меня самого. — Хочешь остаться голодным?
Мне уже известно, что еды не всегда привозят вдоволь, и тот, кто пришел к бочке последним, может затянуть пояс до вечера. А замираю я потому, что в голову приходит бредовая мысль: в этой бочке можно попытаться выехать за пределы лесопилки.
— Я не останусь, — скалюсь самоуверенно, и Зур скалится в ответ.
Такие беспринципные твари, как мы, всегда найдут, у кого отобрать кусок хлеба.
Но в этот раз баланды хватает на всех: густое варево с мерзким звуком плюхается в мою миску. Невольно принюхиваюсь и морщусь: пахнет так же отвратительно, как и выглядит. Они что, собрали объедки у свиней?
— Что кривишься, неженка? — насмешливо хмыкает рассевшийся напротив раб.
Кажется, его имя Найл — я еще не всех успел выучить. Но
