шагов и остановилась на границе света и тени. Вторым её заметил Вениамин и резко оборвал мелодию. Замер с поднятой ногой Ленчик. Подбрасывающий в очередной раз в печурку дрова Федор Николаевич, не выпуская полена из рук, медленно выпрямился и с недоумением уставился на отца Дмитрия. В наступившей тишине снова стало слышно, как идет дождь и ветер раскачивает одинокое полузасохшее дерево у углового окна.
Первой заговорила возникшая из темноты женщина:
— Люблю, когда веселое играют. Играй, дядя Веня, а то тут со скуки помрешь.
— Вы… Ты кто такая? — прорезался наконец голос у официально назначенного сторожем Федора Михайловича.
— Катька Сучкова! — не веря самому себе, воскликнул Вениамин. — Ты, что ль? По внешности вроде смахиваешь. А на серьезе соображать, никак здесь находиться не можешь.
— Что значит, не может, если находится? — продолжал сердиться Федор Николаевич. — Какая Сучкова? Турнаевская? Так она ещё весной померла.
— Лично на её поминках присутствовал, — согласился Вениамин.
Женщина попятилась, отступая в тень, и почти слилась с темнотой. Слышался только её голос.
— Тогда померла, сейчас опять живая. Играй, дядя Веня. Лучше тебя у нас никто не играл. Такой был красивый… Кучерявый… Бабы все как одна по тебе сохли. А сейчас белый весь стал, как Дед Мороз. (Хохотнула.) Куда что подевалось? Ежели здешних развлекать заявился, то они поразбежались кто куда. Хожу тут одна, как курица. Людей только пугаю.
— Зачем ходишь, если померла? С какой такой целью? — продолжал сердиться Федор Николаевич.
— Чего зря спрашивать? — печально отозвалась «покойница». — Померла и померла. Всё, как у людей. И им хорошо, и мне без забот. Обувки только по такой грязи не напасешься. Хорошо калоши сыскала в девятой палате. Большие только, соскакивают.
— Дожили, что ножки съежили, — отозвался недоумевающей репликой Вениамин.
Не выдержал наконец и отец Дмитрий:
— Грехи наши тяжкие. Разве со смертью в игрушки играют? Бог накажет.
Женщина, отступив ещё дальше в тень, всхлипнула:
— Он меня уже наказал. Хожу, как курица, ничего не вижу…
— Бля буду! — закричал Вениамин. — Точно Катька Сучкова! Телом только поменела. Раньше гладкая была…
— Сам говоришь — померла, — продолжал не верить в случившееся Федор Николаевич.
— Ну. А теперь живая, — продолжал настаивать на своем ошалевший от случившегося Вениамин. — Говорю — на поминках присутствовал. Просили грустное что-нибудь сыграть. Из оперетты «Мистер Икс». — И неожиданно запел:
Устал я греться у чужого огня,
Но где же сердце, что полюбит меня…
Пел неплохо. И голос был неплох. И мелодия та самая.
— Да погоди ты! — оборвал его Федор Николаевич. — Где она?
— Ошибочка, выходит, получилась, — грустно пояснил Вениамин.
— Вы про что? — заинтересовался отец Дмитрий.
— Про поминки. Так нажрались, что и живого могли закопать. Или наоборот.
— Как это наоборот? — не понял Федор Николаевич.
— А хрен его знает. Как бывший комсомолец, в воскресших покойников не верю и прошу не запутывать. В Бога тоже не верю.
— Спаситель для того и явился в этот мир, чтобы грешные души от заблуждений уберечь, — перекрестился отец Дмитрий.
— Тогда вопрос. Есть у меня душа или нет?
— Душа есть у каждого, — снова перекрестился отец Дмитрий.
— А вот и врешь, святой отец! Лично я свою давно уже пропил и прогулял. Одно время она у меня вот здесь находилась… — погладил Вениамин ладонью гармошку. — Но как только ревматизмы всякие начались, отсюда тоже… — Махнул рукой и присвистнул. — По причине хренового сгибания пальцев. Так что души у меня теперь не имеется. Поэтому ни Бога, ни покойников мне бояться не резон.
Продолжая ерничать, он растянул гармошку и нарочито громко запел:
Не кочегары мы не плотники,
И сожалений нет о том, о сем,
Пропили мы свои исподники,
А скоро и жену пропьем.
— Когда она у тебя была жена-то?! — проворчал Федор Николаевич.
За перебранкой и разговорами они не сразу услышали, как к дому почти неслышно подъехали машины.
Позднее застолье
Подъехали тихо по бывшей аллее и остановились, ожидая, что скажет Зотов. Ещё на подъезде он приказал фары потушить, чтобы в темноте приглядеться и разобраться в окружающей незнакомой обстановке. Все молчали. Наконец Зотов разочарованно проворчал:
— Честно говоря, ожидал более впечатляющего вида.
— В такой темноте вообще ничего не разобрать. Развалины какие-то… — проворчала Ольга.
— Все-таки бывшая генеральская усадьба… — так, что ли, на указателе значилось?
— Стиль ампир, — подхватил реплику Зотова Бова. — При солнышке обозначится более отчетливо. Имеются наглядные доказательства… Включи свет, — попросил он шофера, и когда в салоне зажегся свет, открыл покоящийся у него на коленях ящик, не глядя достал из него лежавшую сверху фотографию и протянул её Зотову. Наверняка был уже готов и к неизбежному первоначальному разочарованию, и к последующим возможным вопросам.
— Примерно так все это выглядело, — объяснил он содержание своего первого экспоната.
На прекрасно сохранившейся фотографии, судя по всему, отснятой в начале прошлого века, за распахнутыми чугунного литья воротами отлично просматривалась усадьба, ведущая к ней небольшая аккуратная березовая аллея, два боковых двухэтажных флигеля, какие-то хозяйственные пристройки за густыми кустами цветущей сирени. На небольшом крыльце у входа в главное здание усадьбы стояла группа людей не то позирующих фотографу, не то просто выходящих на прогулку: женщины в длинных красивых платьях, мужчины почти все в мундирах или парадных костюмах, и небольшая группа детей рядом с высокой пожилой женщиной.
Зотов бегло и почему-то без особого интереса поглядевший на фотографию, протянул её Ольге, которая стала недоверчиво рассматривать запечатленное на ней мгновение прошлой жизни, которое, как ей показалось, не имело ни малейшего отношения к тому, что темной промокшей громадой высилось сейчас перед ними.
— Будем считать, что первый твой экспонат впечатляет. Особенно, если он действительно имеет отношение ко всему этому, — показал Зотов рукой на здание, неразборчиво стекающее в темноту за мокрым ветровым стеклом «ленд-крузера».
— Обижаете, товарищ Зотов, — повернулся к нему Бова. — Перед вами одна из первых и абсолютно достоверных иллюстраций моей будущей книги, имеющая самое непосредственное отношение к более поздним историческим событиям и лично к вам. Доказательства последуют, когда мы войдем вовнутрь и сядем за стол с его сегодняшними временными обитателями, приглашенными, если хотите, на встречу прошлого и нынешнего жития. Или бытия, если вам будет угодно. Видите тусклый свет вон в том окне? Они нас ждут.
— Хотел войти на своих двоих, но после такой дороги надо бы ещё в себя прийти. Включай свет! — приказал он шоферу. — Выгружайте мой временный транспорт и всю остальную заначку. Отмечать, так отмечать. Встречу, так встречу.
