Венька великодушно и небрежно кивнул на задержанного: «Этот со мной!..» Отойдя от вахты, Пашка пнул Веньку под зад: «Зараза!..» Ответ был веским и аргументированным: «Не надо выглядеть как чмо!..»
Особое место в истории гастролей в Курском цирке занял Фатеев. Это была притча во языцех. Уборщицы заходили к нему в гостиничный номер с опаской. У того был кавардак со свинарником вперемешку. Постель никогда не убиралась. Его нестиранные носки где только ни валялись. Он мог, не глядя, надеть их разными по цвету и так ходить несколько дней. Иногда два носка натянуть на одну ногу и искать второй для ноги необутой. В номере пирамидами Хеопса, Хефрена и Микерина высилось несметное количество книг. Они валялись на подоконнике, на кровати, под кроватью и даже в туалете. И все такие мудрёные!.. Серебряные шарики скомканной фольги от любимых плавленых сырков катались по номеру, как перекати-поле. Тут же валялись смятые пустые пачки из-под чая. Когда уборщицы заставали Фатеева дома и он заводил с ними разговор, те боязливо поглядывали на него, спешили побыстрее произвести уборку и сбежать от греха подальше. «Блаженный!» – закрепилось за Витькой прозвище среди женского персонала. Мужчины, те были категоричней – «Идиот!» Оказалась среди уборщиц одна сердобольная разведёнка средних лет. Женщина добрая, сердечная, одинокая. Звали её Елизавета Васильевна. Та окружила Витьку материнской заботой. Каждый день приносила чего-нибудь домашнего, вкусненького. Отстирала Витьку, отмыла, отогрела! «Он такой милый! Непонятно, о чём говорит, но так чудно́, складно!..» «Бедная Лиза!..» – лаконично констатировал Пашка…
…Всё в этой жизни имеет своё начало и конец. День отъезда пришёл неожиданно, как зима в декабре. Готовься не готовься – всё равно как снег на голову…
Сердце щемит от всего скоротечного. Но рядом живёт иное чувство – Радость! Впереди что-то неведомое и, определённо, – самое лучшее…
Люди прощаются в надежде встретиться снова. Когда это будет, и будет ли вообще, знает лишь Господь да цирковой Главк. Поэтому прощаются не торопясь, проникновенно, с чувством…
К Захарычу, Пашке, Веньке подходили артисты и служащие, обнимались, что-то говорили, присаживались «на дорожку». В основном вся эта отъезжающая программа ехала в Харьков. Лишь номера Ивановой и Жарких – в долгожданный Воронеж. Опять – расставания, расстояния, пути-дороги. Чтобы потом, когда-нибудь, где-нибудь, снова…
– Ну, Никита Захарович, прощай! – подошёл Витька Фатеев. Нащупал руку Захарыча, вложил в неё свою лодочкой. Ойкнул, почувствовав крепость ладони Стрельцова. – Э-эх, с кем теперь буду время коротать, чаи гонять?
– Ты, это, на заварку не налегай! Водичкой разбавляй, водичкой! Оно полезнее будет.
– Так кайфа нет! Не забирает, с водичкой-то!
– Не забирает его! Смотри, доиграешься, мозги спекутся!
– Однова живём!.. Вы, Никита Захарович, при желании могли бы стать выдающимся философом современности! Это я вам говорю – Виктор Фатеев!
Витька принял излюбленную позу древнеримского оратора. Подбоченился с надменным видом, откинул жиденькие патлы назад, покровительственно возложил свою худую руку на плечо Стрельцова. В замызганном рабочем комбинезоне это выглядело комично.
– У вас, уважаемый, парадоксальное мышление при наличии устойчивой нетривиальной логики.
Захарыч засопел, пожевал губами, не стерпел:
– Витька! Вот что ты за человек такой, хомут тебе в дышло! Что ж ты всё время выкобениваешься! Я догадываюсь, почему ты до сей поры не женат! Тебя, наверное, только козы и понимают с козлом Борькой! Вот ты меня сейчас похвалил или обругал?
– Восхитился!.. А если что-то и непонятно – так в этом и есть вся философия, как наука о непознаваемом и абстрактном, но вполне объяснимом с точки зрения формальной и не таковой логики.
Захарыч со вздохом обречённо махнул рукой, обнял на прощание Витьку, осенил того крестным знамением и напутствовал:
– Езжай, философ! Храни тебя Господь!..
Глава сорок третья
День выдался какой-то пустой… Погоняли лошадей, покормили. Вечером решили собраться на праздничный ужин. Сегодня Пашка подошёл к своему «совершеннолетию». Пока было время, он решил сбежать ото всех, чтобы побыть один на один со своими мыслями. Он не оставил давнюю привычку говорить с «умным человеком», бродя по улицам с закушенной губой. Это спасало от любопытных глаз – артикуляции не видно. Никто не скажет, что идёт какой-то сумасшедший и разговаривает сам с собой…
Пашка, пользуясь случаем, отмечал свой день рождения в тихом одиночестве. Знал, что потом они сядут за стол дружной компанией. Будут что-то говорить, смеяться, пить чай из Захарычевой «исиньки», на которую тот, затаив дыхание, до сей поры смотрел с восхищением и любовью. Света с Венькой выпьют красного сухого вина или Шампанского. Что-нибудь подарят на память. Это будет поздним вечером. А пока Пашке захотелось остаться одному хотя бы на несколько часов. На вопрос Светы «куда?» тот ответил: «Пройдусь…» Света Пашку понимала без слов, только кивнула…
Он бродил в густых сумерках по городу и задавал себе прямые вопросы: «Счастлив ли он? Зачем живёт? Имеет ли то, о чём мечталось и думалось?..»
Пашка вступил в такой возраст, когда люди часто задают себе подобные вопросы. Он стал одним из тех, кто искал смысл жизни, прислушивался к себе, к происходящему с ним, и не находил ответов. Даже не подозревая, что эти вопросы люди задают себе не одно столетие. Он уже прожил половину среднестатистической жизни людей. Ну, может быть, треть…
Пашка шёл и вспоминал детство. Там было всего намешано поровну – как горького, так и сладкого. Вспомнились нежные руки мамы, её тёплые объятия – надёжное убежище, когда ему, несмышлёнышу, было страшно. Он вдруг вспомнил, как она ему советовала: «Подуй на большой пальчик и всё пройдёт!..» Сколько он дул на него в те давние времена, когда оставался один в тёмном доме! Это когда мама лежала в больнице, а вечно пьяная тётка, как мёртвая – в глубоком запое!.. Таинственные тени шевелились в углах, готовые оттуда на него наброситься. Шорохи крались к нему угрожающе, с шипением. Страшно!.. И он дул, дул на большой пальчик, прячась в одеяло, чтобы не заплакать от страха, не закричать, не сойти с ума!..
Он снова словно услышал из прошлого голос мамы: «Всё пройдёт, сыночек! Нужно только ещё немного потерпеть…» И он терпел. Много лет подряд, пока не встретил Захарыча, его дорогого Захарыча, рядом с которым он вновь обрёл покой и надежду, чтобы однажды потерять их в объятиях Валентины… Нужно было терпеть снова… Был ли он счастлив с ней? Почти да. Она была его первой женщиной, женой. Он, как мужчина, познал, какой невероятной может быть женская плотская любовь! Немногие, как выяснится позже, знавали то, что
