в старом Лахкнау, где всем напиткам предпочитали шербет. Главными развлечениями буден были игральные кости, шашки и массаж, которым служанки услаждали своих хозяек даже во сне.
Однако чаще всего в занане царило праздничное оживление. Всякое событие, связанное с взрослением ребенка — а детей за пардой всегда хватало, — становилось поводом для торжеств. Вот лишь некоторые из отмечавшихся праздничных обрядов: уже упоминавшиеся смотрины (чхати), церемония бритья головы (акика), первый прикорм (кхир чатаи), отлучение от груди (дудх бархаи), начало обучения (бисмилла), обрезание (хутна), первое разрешение от поста (роза когиаи) и др. Более всего торжеств было связано с многодневной свадебной церемонией.
Своеобразной чертой жизни в занане было формирование языковых норм, отличных от принятых в речи мужской части общества. Обитательницы женской половины получали образование, несопоставимое с мужским: общение их даже с родственниками противоположного пола было ограничено, и на протяжении долгих лет они варились в собственном соку, проводя время в обществе нянек, мамок и служанок низкого происхождения и уровня грамотности. В результате складывался язык зананы со свойственными только ему идиомами, эмфазами, даже междометиями. Во многом этот язык был не только экспрессивнее, но и грубее "нормативной" мужской речи, менее подвержен влиянию этикета, и некоторые обесцененные понятия в нем не табуировались.
Именно фривольность языка зананы, обилие в нем эротической лексики привлекли к себе внимание поэтов. Женский язык, столь интересовавший поэтов, подвергся уничтожающей критике индийских просветителей, видевших в нем свидетельство отсталости женщин и средство негативного влияния на детей. В конце XIX в. известный теолог Маулана Ашраф Али Тханви, автор трактата "Райские драгоценности" ("Бихишти зевар"), и поныне считающегося хрестоматией адаба (этикетного поведения) для женщин, писал: "О дочь моя, не прислушивайся к разговорам глупых необразованных женщин из простонародья, твой язык должен быть чист, а они говорят "сабаб" вместо "саваб" (правильное поведение. — А.С.) и коверкают слова молитвы. У женщины не может быть языка, отличного от речи мужчины, и она должна уметь правильно читать и писать на урду”.
Однако грамотность и хорошая речь — далеко не главное, что требуется от женщины. "Достойная женщина, — продолжает Маулана Тханви, — отличается не только умением читать и писать. Пока ты не овладеешь адабом, люди не будут любить и ценить тебя. Теперь я поведаю тебе о том, что есть адаб в жизни женщины. Если другая старше тебя по возрасту и положению, относись к ней с неизменной почтительностью и никогда не говори ей неподобающих слов. Никогда не смейся и не развлекайся с подругами в ее присутствии. Если она зовет тебя, отвечай тихим голосом; если что-то дарит тебе, низко кланяйся. Что бы она ни посоветовала, слушай со вниманием. Никогда не перебивай ее и не занимай более почетного места в собрании. Никогда не называй ее по имени, а лишь по родству, причем употребляй длинные формы обращения: Хала-джан (тетушка. — А. С.), Пхупхи-аман (то же. — А.С.), Наниджи-апа (бабушка. — А.С.). Если кто-то из старших гневается на тебя, не пререкайся. Ничего не отвечай и тихо удались".
Очевидно, что предъявляемые к женщине требования этикета мало чем отличались от соответственных задач воспитания мужчины. Принципиальная разница состояла в том, что адаб мужчины был направлен вовне, на посторонних, а этикетное поведение женщины — вовнутрь, на своих: на мужа, родителей и старших родственников. "Никогда не думай о муже как о равном себе, не разрешай ему обслуживать тебя. Если он начнет массировать тебе руки или ноги, останови его: ведь ты бы не дала отцу служить тебе, а муж выше отца". В качестве примера адаба автор приводит поведение некой лакхнауской дамы, посылавшей из зананы лакомства на мужскую половину, где ее супруг развлекался с красотками полусвета, ~ идеал безграничного самоотречения.
Но что негоже затворнице, то пристало куртизанке, руководствующейся совсем другими правилами этикета и морали. "Обнаженная красота" требовала иного обращения, нежели "красота скрытая". "Они так легкомысленны, ~ повествует о лакхнауских куртизанках их знаток, Русва, — что хоть жизнью для них пожертвуй, им это покажется пустяком, и так горды, что можно подумать, будто все страны света у них под пятой. А уж переменчивы они до того, что, казалось бы, никто не способен этого вынести, однако поклонники все терпят. С ними девушки обращаются прямо убийственно, а те добровольно приносят себя в жертву. Одного наши красотки подняли на смех, этого ранили в самое сердце, тому растоптали ногами душу. Любой пустяк вызывает у девушек гнев. Все вокруг упрашивают их: один молитвенно складывает руки, другой взывает о снисхождении. А они! Дадут обещание, потом откажутся его выполнять, поклянутся помнить и забудут".
То, что описывает Русва, — не индивидуальные причуды какой-то определенной дамы полусвета, а адаб, -эпмкегтж поведение всякой таваиф. Если добродетелями затворницы были самоотречение, покорность и верность, то достоинства таваиф оценивались качествами прямо противоположными: надменностью, капризностью, изменчивостью, а также теми жертвами, на которые шел ради нее мужчина. Дихотомия парда-нишик-таваиф знаменовала торжество ситуативной морали: строгий повелитель всего женского населения у себя дома за его пределами становился рабом таваиф, причем гордился таким рабством.
Газель урду, если отвлечься от ее почти обязательной суфийской коннотации и видеть в ней схему "аллегорической", земной любовной ситуации, всегда имеет дело с этикетным поведением куртизанки. Возлюбленная газели ~ маашук — постоянна лишь в своем непостоянстве, требовательна, насмешлива и жестока. Она ждет от влюбленного-лшикл полного подчинения, дразнит его, возбуждая ревность заигрываниями с соперником. Она "злодейка", она "разбойница", она "убийца", и ее главная цель “ довести лирического героя газели до гроба. В реальной индийской действительности подавляющее большинство женщин, независимо от социального статуса, правом на такое поведение не обладали: посторонние женщины были запретны, контактов с невестой до свадьбы не существовало, а общение с женой шло совсем по иному сценарию. Все перечисленные качества были прерогативой одной лишь таваиф.
Слово "таваиф" происходит от арабского та’иф — "двигаться по кругу", "делать круговые движения". К общему корню восходит и та-ваф, ритуальный обход вокруг Каабы или другой мусульманской святыни. Под таваиф понимались платные танцовщицы и певицы, которые могли жить как своим ремеслом, так и у кого-то на содержании. Во времена Саадат-хана таваиф назывались также дерадар (от дера — "шатер", "палатка"), что указывает на их происхождение от армейских маркитанток. "Мы всегда шли следом за армией, ~ говорит старая таваиф в повести Куррат ул-Айн Хайдар. ~ Сначала на поле боя устанавливали красный шатер наваба, затем шатры генералов, а потом и наши палатки".
Ремесло таваиф передавалось от матери к дочери, но не
