благодарности имеют место только в том случае, если благодетель сознательно оказал благо облагодетельствованному и при этом понес те или иные личные жертвы. Если же благо свалилось помимо всякой воли, или даже против воли благодетеля, то «облагодетельствованный» решительно никаким законам благодарности не связан. Никак нельзя согласиться со словами Пушкина по отношению к Наполеону:
«Хвала!.. он русскому народу
Высокий жребий указал…»[70]
так как в намерения Наполеона вовсе не входило указание русскому народу его высокого жребия, а нечто прямо противоположное. Становясь на этот путь, придется признать благодетелями и Гитлера, и самого черта (извиняюсь перед чертом, что я его считаю как будто хуже Гитлера), так как по авторитетному свидетельству Мефистофеля, он является:
«Частью всякой силы, которая всегда стремится ко злу, и всегда производит добро».
Мы тогда должны быть благодарны и Тамерлану, который своей карательной экспедицией против татар отвлек их от готовящегося нового похода на Русь.
Поэтому наивны и претензии многих наших политиков к Западной Европе, что она должна быть благодарна России за то, что та отстояла Западную Европу от татарского нашествия. Верно, отстояла, но при этом мы думали только о самих себе и совсем не интересовались Западной Европой, а при случае устраивали союзы с татарами против форпоста Западной Европы – Польши – и этим задерживали ликвидацию татарщины в Европе.
Ну уж если говорить о благодарности к какой-нибудь одной особе, то, пожалуй, на первое место мы должны поставить подлинно святого князя, Александра Невского, который, как известно, был в основном новгородским князем, а не московским, и следовал лучшим традициям наших древних князей. Он одержал блестящие победы над лучшими иноземными армиями, стремившимися подчинить русский народ, воспользовавшись грозой с Востока, и при этом проявил и высокий полководческий талант и бесспорную воинскую доблесть, и он завершил свою, к сожалению, слишком короткую деятельность блестящей дипломатической победой.
Можно себе представить обстановку его последней поездки в Орду. Полководец, привыкший вести свои храбрые дружины от победы к победе, ехал без войска, совершенно беззащитный, на милость свирепых покорителей России. Он знал участь своего отца, погибшего в Орде, и он должен был понимать, что его личная доблесть еще усугубляет опасность: великий соблазн был у хана прикончить талантливого полководца, раз он сам оказался в его пасти. Можно было бы думать, что Александр спасся благодаря подхалимскому исполнению воли завоевателей, что было обычаем московских князей: но известно, что, будучи в Орде, он добился отказа хана от намерения вербовать русских в свои войска. Я не знаю, каким путем он этого добился; нелегко это ему далось, но думаю, что вряд ли во всей истории дипломатии можно найти более блестящую дипломатическую победу. На обратном пути из Орды, как известно, великий князь скончался: может быть большую роль в его преждевременной смерти сыграло страшное напряжение, которое он претерпел за свое многомесячное пребывание в Орде.
Можно себе представить, какой соблазн был у Александра Невского идти по другому пути: поддержать намерение хана забирать русских в войска хана и постараться путем подкупов и иным путем оказаться во главе этих русских войск. Помочь татарам завоевать дальнейшие области, выдать кое-кого из неугодных ему русских князей, втереться в доверие хана, использовать это доверие для присоединения остальных русских областей, а затем, достаточно укрепившись, свернуть голову самому хану. Весьма возможно, что этот путь объединения России и освобождения от татар был бы наиболее экономным в смысле затраты человеческих жизней, и приблизительно эта методика и была осуществлена московскими князьями с тем отличием, что они имели в виду прежде всего свои интересы как московских князей и только потом несколько приблизились в лице своих лучших представителей, в частности Дмитрия Донского, к общерусским интересам.
Но у Александра Невского был не «московский характер», и он, вероятно, не предвидел всей грядущей судьбы России и его любимого города Новгорода. И если у него и были колебания, на какой путь вступить, то, вероятно, решающим стало то, что избранный им путь был честнее, принципиальнее и был более связан с личной опасностью для него. Героям свойственно выбирать героический путь, и не бросим упрека нашему доблестнейшему князю, что он был слишком честен и храбр, чтобы применять методику московских великих князей. Ну, а не-героям свойственно выбирать негероический путь. Наши древние князья встречали врага с мечом в руке во главе своих дружин, и эта древняя традиция возродилась лишь на короткий момент в лице Петра Великого, который и формально порвал традицию Москвы, перенеся столицу на север, ближе к Новгороду, в Петербург.
А как поступали московские великие князья при приближении татар к Москве: начиная от Дмитрия Донского и кончая Иваном IV, все без исключения бегали из Москвы на север, предоставляя руководство обороны своим воеводам. Как известно, так поступил даже лучший и храбрейший из московских князей, Дмитрий Донской, поручивший оборону Москвы герою Куликовского сражения князю Владимиру Андреевичу. Ну, а наихудший из наших московских «ханов», Иван Грозный, поступил совсем уж «по-княжески»: спасителя Москвы от нового татарского погрома, князя Михайлу Воротынского, по какому-то нелепому доносу беглого вора, подверг мучительной пытке, от которой доблестный князь и скончался. Так о какой же благодарности можно говорить для Новгорода по отношению к Москве?
Само понятие истинно благородной благодарности совершенно чуждо московским князьям, а с точки зрения благодарности надо было Москву присоединить к Новгороду, а не обратно. Ведь не надо забывать, что сама-то русская государственность, если не возникла, то окрепла в Новгороде: в Новгороде сел на княжение официальный пращур и московских великих князей, Рюрик, и если Киев справедливо называется матерью городов русских, то Новгород имел бы право на другое, не менее почетное название отца русских городов. И от брака этих почтенных родителей, осуществленного первыми Рюриковичами, родилась Древняя Русь с ее гуманным законодательством, с высокой степени демократическим строем и высокой культурой. Мы тогда не чуждались Западной Европы, об окне в Европу и речи быть не могло, так как в Европу были настежь открыты двери, а по культуре древняя Новгородская и Киевская Русь ничуть Западной Европе не уступали, а во многих отношениях и превосходили. Новгород и Киев были на Великом водном пути «из варяг в греки», Москва своим неуклюжим поведением сломала этот путь, а потом уж пришлось Великому Петру исправлять ошибки московского периода и прорубать окно в Европу.
Старая русская культура сохранилась в большей или меньшей степени в двух обширных областях более или менее уцелевших от татарского погрома –
