не было чувства безопасности или постоянства. Это был скорее какой-то вооруженный нейтралитет, который мог каждую минуту перейти в открытую войну. Хотя наш госпиталь и был закрыт, работа все же была, и большая зала посольства служила мастерской для шитья и как склад различных вещей первой необходимости. Здесь делались рубашки для солдат, которые возвращались из германского плена, платье и белье для их жен и детей. Там готовились бесконечные бинты, хирургические перевязки, и вскоре моя мать открыла магазин Красного Креста, и ей привезли из Англии медикаменты, анестезирующие средства и инструменты. Для этой цели нам дали старый винный склад, и два раза в неделю его дверь осаждали сестры милосердия и доктора, умолявшие о помощи, так как русский Красный Крест оказался без самого необходимого после внезапного закрытия склада скорой помощи, находившегося под покровительством императорской семьи, и военные госпитали находились в ужасном состоянии, нуждаясь в самых необходимых вещах.
На короткий срок, во время наступления русской армии, красный флаг, развевавшийся над особняком Кшесинской, был снят, окна закрылись, и по городу ходили слухи о том, что Ленин убежал в Швецию и что остальные большевистские лидеры попрятались, а правительство издало приказ об их аресте. Но утром 16 июля пришло известие, что четыре министра-кадета подали в отставку, и в течение этого дня первые признаки приближающегося восстания появились в городе. После полудня я видела большую толпу, собравшуюся пред военным арсеналом и слушавшую человека в грязной желтой рубашке, который яростно взывал к ним. Это было таким обыденным явлением, что я сначала не обратила на это никакого внимания, но, когда я прошла дальше по теневой стороне улицы, женщина, стоявшая в подъезде, внезапно заговорила со мной.
– Видите, барышня? – спросила она, и нота усталости была слышна в ее голосе. – Опять будут, наверное, беспорядки.
Я остановилась около нее и оглянулась на все увеличивавшуюся толпу, и до меня донесся хриплый голос агитатора.
– Верьте мне, товарищи, нас предают, нами пользуется капиталистическое правительство. Революция в опасности, святое дело свободы в опасности, только мы, народ, можем спасти свободу, за которую боролись. Вся власть Советам и земля народу.
Восторженный рев толпы встретил эту тираду, и я повернулась к женщине в дверях.
– Но что все это значит? – спросила я.
Женщина с отчаянием пожала плечами.
– Они не оставляют нас в покое, – ответила она. – Они каждый день являются со своими речами, обещаниями и посулами. Кто знает, быть может, они и дадут то, что обещают? – Она опять пожала плечами, и ее глаза были бесконечно печальны.
Два раза на моем обратном пути мимо меня проехали грузовики, наполненные вооруженными людьми. Когда я после обеда выглянула из окна, еще несколько грузовиков прогремели через мост, где-то в отдалении слышались крики «ура». Мой отец, работавший целый день, хотел вечером покататься, но, когда наш лакей Вильям доложил, что карета подана, моя мать спросила, почему на мосту такая толпа, он покачал головой.
– Лучше не выходить сегодня, – сказал он. – Что-то должно произойти.
Мой отец все же решил выехать, и он, и моя мать пошли к экипажу. Я смотрела на них из окна и видела, как карету остановило на мосту скопление трамваев и извозчиков, и как она, в конце концов, повернула по совершенно пустынной набережной. И когда я продолжала стоять у окна, снова услышала крики «ура» и видела, как поднялся большой красный флаг над дворцом Кшесинской. По моей спине пробежал холод. Этот флаг мог означать только то, что большевики опять находились в своем генеральном штабе и что готовилось что-то недоброе.
Мои родители вскоре вернулись и рассказали мне, что все дальше по набережной было спокойно, но напротив посольства у Суворовской площади толпа делалась все гуще и гуще, что трамваи остановились окончательно и несколько частных автомобилей были захвачены солдатами, которые тут же выбросили сидевших в них и заняли их места. Вскоре показались войска, и толпа вооруженных рабочих перешла через мост, за ними следовали грузовики, переполненные солдатами. Они несли черные и красные плакаты, испещренные большими белыми буквами с яростными воззваниями вроде: «Долой капиталистическую войну», «Долой правительство помещиков и буржуев», «Да здравствует анархия», «Хлеб, мир и свобода».
Взволнованный этими признаками все разрастающихся беспорядков, отец мой послал за генералом Ноксом, но, когда последний пришел в посольство и позвонил по телефону в Военное министерство, ему не могли дать никакого определенного ответа, и никто не знал, какие шаги предпримет правительство, чтобы подавить восстание, хотя генерал Половцев, бывший в то время военным губернатором, и заявил, что казаки готовы выступить, если положение станет серьезным.
Немного позже в посольство пришел еще один из газетных репортеров и сообщил нам, что солдаты отправились на Варшавский вокзал, чтобы арестовать Керенского, который собирался отправиться на фронт. Однако они опоздали, так как поезд уже ушел, и они повернули к Мариинскому дворцу, где собрался Совет министров во главе с князем Львовым. «Мы пришли арестовать членов правительства», – было сказано в посланной коротенькой записке, но, когда их пригласили зайти, солдаты разошлись, вероятно испугавшись ловушки, которая им показалась в готовности их принять.
Из другого источника мы слышали, что на Невском проспекте происходят сильные бои, и в половине одиннадцатого с Марсова поля внезапно послышалась пальба пулемета, и толпа на Суворовской площади поспешно разбежалась по всем направлениям, когда прогрохотали мимо два или три грузовика вооруженных людей, оставив после себя какую-то таинственную тишину, которая длилась всю ночь.
На следующее утро все опять было нормально, трамваи начали ходить, несколько ломовых проехали через мост как ни в чем не бывало. Золотые шпицы и купола сияли в безоблачном, летнем небе, люди проходили по набережной, несколько нянек с детьми, женщины с изможденными лицами, переругивавшиеся извозчики, рабочие в цветных рубахах, священник в черной рясе. Однако эта картина будничной жизни длилась недолго. Опять появились толпы солдат и рабочих, идущих через мост, трамваи остановились, частные автомобили задерживались, и их реквизировали, а немного позже по Суворовской площади и вдоль по Марсову полю прошли три тысячи кронштадтских матросов. Их присутствие в столице являлось признаком неизбежных беспорядков. И это вскоре дало себя почувствовать. Начались опять стычки на Невском проспекте, так как, когда матросы проходили, им показалось, что кто-то выстрелил в них из окна. Матросы открыли огонь из пулеметов и очистили всю улицу, убив и ранив около ста человек.
После полудня моему отцу позвонили по телефону. Министр иностранных дел Терещенко сообщил, что правительство вызвало лояльные войска и готовится твердой рукой подавить большевистское восстание. Одновременно он советовал нам уехать
