кликнул Пишту, чтоб помог мне внести его в комнату, но как мы ни тужились, так и не смогли сдвинуть его с места. Пришлось позвать Лазаря, Милену и Виту.
— Пусть стоит здесь, — сказал Лазарь. — Без подъемного крана тут не обойтись.
Вскоре опять зазвонил звонок. Я открыл дверь и увидел высокую женщину со смуглым морщинистым лицом и спускавшимися по спине длинными косами. На ней был отделанный золотыми пуговицами жилет и зеленое пальто с шелковой выпушкой, а голову покрывал большой черный платок. Именно так я и представлял себе вилу[9] из сказки.
— Клянусь святым Йованом, — воскликнула женщина, — ты вылитый Милутин! Так, так! Ну, твой отец может спать покойно. Поди ко мне, герой, я тебя поцелую!
— С удовольствием, — сказал я. — В лоб или в щеку?
— А язычок у тебя повострей отцовского! Я твоя бабушка.
— Ребята! — радостно крикнул я. — Это наша богатая бабушка из Пивы! Теперь я знаю, почему сундук такой тяжелый — он набит золотом.
— Вот и не угадал, — возразила бабушка. — В ней швейная машинка. Это все мое имущество.
Она нагнулась, взяла ящик, без особых усилий взвалила его на плечо и отнесла в комнату. Мы так и замерли от изумления.
— Ребята, — сказала Милена, — видели?
— Бабушка сама отнесла ящик! — восхищенно воскликнул Вита.
— Я б его и с вокзала принесла сама, да неловко как-то, — сказала бабушка. — Выбросила на ветер десять динаров!
— Бабушка, так ты не богачка? — разочарованно протянул Лазарь.
Наслушавшись рассказов отца, Лазарь представлял себе, как он будет жить в Пиве, скакать по горам на арабском скакуне, а потом отдыхать в постели — слуги будут подавать ему бананы, финики, кокосовые орехи, яблоки, груши, крендели, айву, мясо, шпиг, баклаву, пирожные, мороженое… Полные тарелки, полные миски, полные корзины! Ах, какая дивная, божественная жизнь!
— «Бабушка, так ты не богачка?» — повторила она вопрос Лазаря, делая точно такую же смешную гримасу. — Слушай меня хорошенько, постреленок: было б у меня столько золота, сколько нет серебра, я могла бы знаться с царями!
— А папа рассказывал, что ты живешь в большом замке и у тебя много слуг, табун лошадей, поля, луга, пастбища, — еще печальнее проговорил Лазарь. — Так это неправда?
— Ах, вот как! — весело воскликнула бабушка. — Я все это продала и купила швейную машинку.
— Бабушка, — я обнял ее, — ты приехала как раз вовремя. Ах, как я тебя люблю!
Бабушка обратила на меня взор, полный недоумения. Но у меня не было времени пускаться в объяснения. Я позвал Пишту, и мы со всех ног понеслись к типографии.
Отца я заметил в большой группе рабочих, стоявших у входа.
— Кого я вижу? — с наигранным удивлением спросил отец, когда мы протолкались к нему.
— Борцов за дело пролетариата! — ответил я.
— Вас-то нам и не хватает! — весело сказал он. — С минуты на минуту начнется спектакль.
СТАРЫЙ ДОЛЖНИК
В два часа женщины, среди которых была моя мать, принесли бастующим обед. Одному богу известно, где они выкопали большой котел на колесах, вероятно ходивший еще в обозе императора Калигулы. Две женщины катили этот драгоценный котел, остальные несли корзины с хлебом и тарелками. Они шли неторопливым, но решительным шагом, их хмурые, насупленные лица выражали гнев и ожесточение.
Над улицей нависла тяжелая, гнетущая тишина. Процессия надвигалась с неотвратимостью грозы или горного потока.
Поперек улицы выстроился кордон жандармов. Они стояли, опершись на свои ружья, словно вросли в землю, и казалось, никакая сила не заставит их двинуться с места. На какой-то миг я даже подумал, что это не люди, а огромные пни, невесть откуда взявшиеся посреди дороги.
Перед этой живой стеной гарцевал на норовистой белой лошади жандармский унтер, высоченный большеголовый детина с огромными, до ушей, усами. Конь под ним храпел и брызгал пеной.
— Личанин! — сказал отец, заметив мой восхищенный взгляд. — Ни дать ни взять средневековый витязь! Народ в Лике — все голь перекатная, вот их и вербуют в жандармерию. Одного не могу понять: откуда у них такие усищи?
— Ружья на прицел! — громовым голосом скомандовал унтер, когда женщины приблизились к жандармам. — Стой! Что в котле?
— Жидкая фасоль, — с улыбкой ответила мать. — Знаете, господин Граховец, фасоли у нас было немного, а воды хоть отбавляй, вот и вышло что-то вроде похлебки.
— Покажите! — грубо потребовал унтер. — И нечего называть меня господином Граховцем. При исполнении служебных обязанностей я только жандармский унтер-офицер!
— Вам бы генералом быть! — тепло сказала мать. — Клянусь, в генеральском мундире вы будете писаный красавец.
— Бросьте вы это, сударыня. — Голос унтера несколько смягчился. — И откройте ваш допотопный котел!
— Сию минуту. Хотите попробовать, господин Граховец? — Мать взяла из корзинки ложку и с улыбкой протянула унтеру.
— Цирк, да и только! — засмеялся отец. — Видишь, как мать заговаривает зубы Реле Крылатому?[10]
— Проходи! — гаркнул унтер, убедившись в том, что в котле действительно фасоль, а в корзинах хлеб и ложки. — И чтоб вам животы посводило!
— Спасибо! — отчеканил отец. — И вам того же!
Мать подошла к нам.
— А вас сюда за каким чертом принесло? — накинулась она на нас с Пиштой. — Почему ты бросил детей?
— С ними бабушка, — сказал я.
— Какая бабушка? Чья бабушка?!
— Наша. Миллионерша из Пивы!
Мать бросила на отца сердитый взгляд. Он безмятежно уписывал свою фасоль.
— Ну, что ты на это скажешь? — спросила мать.
— Фасоль отличная! — весело ответил он.
— Не строй дурачка. Ты звал ее?
— Ага.
— Ну что ж, приехала так приехала. Ума не приложу, где мы будем покупать ей кокосовые орехи и ананасы.
Вдруг послышались крики: «Идут! Идут!» Мать повернулась и быстро пошла к тому месту, где стояли женщины.
— А теперь смотри в оба! — сказал отец. — Ты присутствуешь при историческом событии.
— Я тоже! — гордо воскликнул Пишта.
— Конечно, — подтвердил отец и похлопал его по плечу. — Ты тоже!
По широкой улице под охраной конных жандармов двигалась толпа штрейкбрехеров. Женщины во главе с моей матерью и тетей Марией, работницей типографии, пошли им навстречу.
— Смотри, смотри! — изумленно воскликнул отец. — Лозанчич опять здесь! Вон тот с кудрями… Значит, мало его лупили, хочет добавки. Видишь, сынок, синяки на его гнусной физиономии? Это все ручная работа твоей матери.
— А почему мы их не бьем? — спросил я.
— Незачем. У женщин это лучше выходит. Они наш передовой отряд. Разумеется, в случае нужды мы им подсобим.
Штрейкбрехеры и жандармы приблизились к преградившим им путь женщинам.
— Никак, к месту приросли? — крикнул господин Граховец. — Дайте людям пройти!
— А кто им мешает? — спокойно сказала тетя Мария. — Пусть себе идут на здоровье…
— Господин Лозанчич, вы первый? — крикнула
