может, чтоб они о том ничего не знали. А я… у меня ещё есть одно дело.
– И что же, до утра не подождёт ваше дело, что ж за срочность такая? – растерялся староста. – А по мелкому кто сказал что-нибудь?
Лоренц покачал головой.
– Вот как… – пробормотал Юлек. – Что ж… значит, продолжаем.
– Я потому и хочу сейчас проверить его дом, – вдруг сказал Лоренц, глядя куда-то в стену над расшитым покрывалом, которым накрыли мёртвое тело. – Я поклясться готов, что это его гости. Никто ведьбольше так страшно не мог. Потому и хочу… допросите Юса. Пожалуйста, – едва слышно добавил он. – И велите… соберите свободных караульных и велите присмотреть, чтоб все сидели по домам этой ночью. Если кто выйдет, пусть сразу тащат тоже в подвалы. Всех жителей на дыбу положим, если потребуется.
Путь до амбара он преодолел на удивление быстро. То ли нога стала заживать, то ли сказалось отсутствие зевак на улицах. Дверь всё так же была открыта; недовольно проворчав, Лоренц добрёл до дома и несколько раз требовательно ударил в неё тростью.
– Кого там нелёгкая принесла в такую темень? – раздался недовольный голос из-за стены. Дверь распахнулась, за ней стоял Юс в одной рубахе и с взъерошенными волосами. Увидав Сиятельство, он охнул и зашёл голыми ногами обратно за дверь.
– Чем обязан? – хмуро, но уже вежливей спросил он.
– Почему амбар ещё открыт? – Лоренц оттолкнул дверь тростью и притянул мужика ближе за развязанный ворот. – Я тебе что днём сказал? Тебя тоже за непослушание в подвалы отвести?!
– Я закрыл! – возмутился Юс. Ступив на холодное крыльцо, он поёжился. – Вот же, поглядите сами!.. – он махнул рукой в сторону амбара и ахнул. Наскоро надев сапоги прямо на голые ноги, он вприпрыжку добежал до двери и повертел в руках замок.
– Не сломан… – пробормотал он, – ключом открыт… может, кто утащил?
– А может, ты врёшь вотчиннику в глаза и не краснеешь даже? – прошипел Лоренц. – Опять, верно, зерно таскал для браги своей, да в пьянстве забыл следы замести! Где ваш пришлый живёт, отвечай – хоть здесь, надеюсь, правду мне скажешь!
Мужик оробел.
– Я закрывал… я убирал… я, окромя как ночью, больше и не… Мар-то там живёт, на заднем дворе сараюшка. Но меня это, того самое, не радует. Мошт, хоть постового какого велите поставить? А вдруг после конюшен-то и за зерно поджигатели примутся?
– Постовые к вам этой ночью ещё наведаются, – мрачно пообещал Лоренц, обходя его дом. – Вот только не для того… замок закрой, пока и правда кто другой не зашёл туда.
На заднем дворе стояли три крепко сбитых сарайчика. Один из них был поменьше остальных, но зато на двери висел замок не меньше амбарного. Покрутив его в руках, юноша вздохнул и навалился на дверь сараюшки. Проржавелые петли с готовностью заскрипели, ветхое дерево затрещало, и дверь рухнула внутрь. Лоренц закрыл рукавом лицо, но пыли от падения, на удивление, не оказалось.
– Давай посмотрим, Жан, – прошептал он, стоя на месте и моргая, пока глаза привыкали к темноте, – что я могу у тебя ещё найти, кроме этого фратейского ножа…
Кровать была неаккуратно застелена старым покрывалом, единственное прорубленное окошко закрывали связанные верёвкой ставни. На столе лежало несколько порядком оплавленных уже свечей. Лоренц медленно прошёл внутрь, сперва исследуя дорогу тростью, будто слепой. Ничего необычного в комнатке не было; с другой стороны, рассудил он, а что я ищу? Есть ли какие доказательства причастности выше, чем личное признание? Он подошёл к покосившемуся комоду: ни еды, ни хотя бы чашки на нём не было. Похоже, Юс держит помощников у себя в доме, распуская только на ночлег. Нижняя полка была завалена какими-то свёртками, тканью и старой бумагой.
– А ты у нас, похоже, образованный… – пробормотал Лоренц, присев перед комодом. – Не топил же ты этим… – листы были испещрены кривыми подобиями букв, словно человек, писавший их, только-только обучился грамоте. Рядом были неизвестные юноше символы – такие же неуверенные и кривые. Рядом с каждой буквой. Рядом с каждым словом.
– Так ты, паскуда, их язык учил… – ещё один листок, ещё один, ещё – все, как один, были изрисованы столбцами родных и чужих букв. Фратейской грамоты Лоренц не знал, но отчего-то в его сердце теплилась уверенность, что это именно их азбука. Раскопав бумаги, он коснулся пальцами чего-то холодного, твёрдого и тяжёлого.
Это была книга. Сдув с неё пыль и копоть, Лоренц осторожно открыл первую страницу. Она была исписана другой, уверенной рукой. Рядом с чернильными чужими и незнакомыми буквами были подписи углём на флоосском наречии.
– Миросотворение… – пробормотал он, водя пальцами по хрупким старым страницам. Могу ли я этого касаться? Могу ли впускать неверное знание в свою душу?.. подскажи мне, пожалуйста, подскажи!.. юноша поднял растерянный взгляд, и уткнулся глазами в знакомую бутыль в самом дальнем уголке комода. Колба была полна тёмной жидкости, на дне её виднелся порошок. Лоренц протянул руку – стекло было чуть тёплым, словно вокруг не было холодного зимнего воздуха. Откупорил, понюхал, и закашлял от непривычного горького тошнотворного запаха.
Он заткнул колбу тряпьём и огляделся. На полу около матраса лежала такая же, но пустая; на стенках её виднелись ещё капли, словно опустошили её совсем недавно. Запах от открытой всего на мгновенье бутыли уже вовсю витал в воздухе. Скривившись от неприятного осадка горечи на языке, Лоренц сунул колбу под покрывало – быть может, хоть так вонь перестанет идти в комнату?.. нащупав под матрасом какую-то горку, он бережно положил чужую книгу на пол и принялся раскапывать кучу тряпья. Под набитой соломой подстилкой были свёрнутая тёмная ткань. Развернув её, Лоренц с изумлением узнал рубаху, штаны и что-то вроде капюшона со свешивающейся от него тряпкой. Закрыть лицо?.. он силился вспомнить человека, что говорил с полукровкой; Жан это был или нет? Но воспоминания затмились последним днём, и ничего, кроме светлой косы и белых слепых глаз, вспомнить он уже не мог. Тот слепец обронил пустую колбу; и у мёртвого фратейца она тоже была при себе. Почему они уносили их с собой? Почему сейчас в доме есть и пустая, и полная? А запах, запах такой, будто она отравит половину деревни, ежели останется открытой на дороге! Мысли перескакивали с одного
