— Может быть завтра, — бормочу я, не желая идти в отказ сразу. Потому что Победный старается, едва из трусов не выпрыгивает, чтобы мне угодить.
И мы действительно едем в питомник на следующий день. Я всё время мерзну, поэтому ёлочку выбираем быстро. А потом я сижу на веранде, закутавшись в одеяло, и наблюдаю за тем, как Борис украшает деревья гирляндами.
— Ну как?
— Мир был бы в восторге.
— А ты?
— Всё очень красиво, Боря.
— Я старался.
— Хм… А как ты узнал, что я собиралась… Собиралась…
— Покончить с собой? Не знаю. Просто внутри появилось какое-то странное чувство, что я ни в коем случае не должен уходить. А потом позвонил этот твой Давид Ефимович.
— Давид Ефимович? — в моём безэмоциональном до этого голосе проскальзывает лёгкое удивление.
— Ну да. И приказал, если я не рядом, мчать домой со всех ног. Как-то он тебя вычислил. Он вычислил… А я не смог.
Борис выглядит опустошённым. И это невыносимо. Я привыкла к нему другому: сильному, цельному, всегда знающему, как правильно поступить.
— Ты ни в чём не виноват.
— Виноват. Все наши беды начались, когда я ушёл.
Может так. А может, и нет. В любом случае у меня нет сил с ним спорить. К тому же вообще непонятно, есть ли в этом какой бы то ни было смысл. Я пока не берусь судить. Не берусь планировать ни завтра, ни жизнь через время. Двигаясь от одной временной точки к другой, я пока не замахиваюсь ни на что другое.
Под колесами чьей-то машины шуршит гравий, которым посыпана подъездная дорожка. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, кто приехал. Это не прям интерес-интерес, скорей попытка вести себя так, как я повела бы себя раньше. До того, как жизнь потеряла все краски.
— Лена…
— Это я позвал. Ничего? Она мне весь мозг выклевала.
— Ничего.
Я с улыбкой наблюдаю за тем, как Свиблова осторожно шагает по обледеневшей дорожке на высоченных каблуках. Маневрировать ей непросто, тем более, что под ногами путается дворняга соседей, которая проникла на нашу территорию, вырыв подкоп под забором.
— Привет! У вас, как всегда, красота! — восхищается Свиблова.
У нас… Как будто и правда я никуда не уезжала. Как будто кто-то в одной точке нажал на паузу, и всё, что было, — привиделось, а вот теперь зачем-то ткнул в кнопку «плей».
— Нет, вы посмотрите на неё! Она опять с вином притащилась, — притворно негодует Победный.
— Так ведь с безалкогольным!
— А дальше что? — включаюсь в диалог, припомнив бородатый анекдот. — Резиновый мужчина?
— Ну, насчёт резиновых мужчин я не знаю, но к нам в редакцию намедни обратился весьма известный бренд интимных игрушек с предложением осветить ассортимент. И такие там штуки, скажу я вам… Размеры, объёмы…
— Свиблова! — рявкает ярый блюститель морали Победный. Мы с Ленкой переглядываемся и хохочем, хохочем… Отсмеявшись, неловко кошусь на Бориса, что с болезненной жадностью наблюдает за каждым моим движением. Сердце сжимается. Я не знаю, что нас ждёт впереди, и что я к нему чувствую, помимо благодарности, но… Раз я выбралась из поглотившего меня болота, может, стоит дать нам обоим шанс?
Вечер проходит неплохо, но я всё ещё очень быстро устаю, поэтому Ленка не засиживается. Мы с Борисом уединяемся в гостиной. Он — наряжает купленную нами ель, я — наблюдаю за ним, лёжа на диване.
— Знаешь, мне всё сложней отбрехиваться от Котки по поводу тебя. Может, ты бы ей позвонила?
— Завтра. Хорошо? Как раз и с Новым годом поздравлю.
— Тебе невыносимо его видеть? Ты… любишь… его?
— Господи, что за чушь? — шепчу едва слышно, подняв воспалённые сухие глаза к потолку.
— Ладно.
Что — «ладно»? Ну что — «ладно»? А впрочем, пофиг. Борис заканчивает, выдавливает мне на ладонь таблетки, и я их пью. После засыпаю прямо на диване. А утром мы делаем вид, что этого разговора не было.
И всё же первым я звоню Миру в Англию. Поздравляю сына с Новым годом, обещаю в скором времени приехать повидаться. Обычно детей забирают на рождественские каникулы. Но из-за моего состояния Борис принимает решение оставить Мирона в школе. Испытываю ли я вину по этому поводу? Да, конечно. Её вообще во мне с избытком. Но, по крайней мере, я больше в ней не тону. И когда черёд доходит до созвона с Котькой и Олегом, я вполне спокойна. Если у Котьки и были какие-то подозрения насчет меня, виду она не подаёт, тараторит о своём. Новостей у них явно больше, чем у нас с отцом, — как долетели, где поселились, что успели купить, куда сходить и что посмотреть. Они сидят, обнявшись, перед ноутбуком, и выглядят как никогда счастливыми. Я зажмуриваюсь, вознося молитву тому, в кого однажды утратила веру. Глаза слезятся. Чтобы не испортить им настроение, скомкано сворачиваю разговор, поздравляю с Новым годом, желаю счастья и даже обещаю, что может быть следующий праздник мы встретим у них вместе. А потом убегаю в ванную, чтобы отдышаться. Я набираю ванну с пеной, вдеваю наушники и, врубив на всю музыку, откидываюсь на борт. Вода успокаивает. Смывает грусть с души. В ушах гремят барабаны. И именно из-за них я не сразу понимаю, что происходит, когда Победный вламывается ко мне. Испугавшись, я едва не ухожу с головой под воду.
— Ты с ума сошёл?! — растерянно хлопаю глазами, глядя в его совершенно дикие глаза. — Да не тряси ты меня! Что с тобой не так?
А он трясёт. И руки мои зачем-то поднимает, осматривает…
— Боря… — тихо зову, когда, наконец, понимаю, что происходит. — Я в порядке.
— Да. Точно…
Он то ли утверждает, то ли спрашивает — непонятно. Меня начинает колотить. А его с самого начала трясёт, как эпилептика.
— Боря… Я ничего не планировала… Ты что? Ты не волнуйся так, ладно? Оно не стоит и…
— Не стоит?! — орёт он, снова меня хватает. — Не стоит? — и снова трясёт так, что у меня дёргается голова и стучат зубы. — Да я же без тебя…. Ты знаешь, что я без тебя? Ничто… Не могу. А ты как можешь? Как можешь у меня себя отнимать?! Я не позволю! Вылезай.
Он тащит меня вверх с неистовой силой. Я подчиняюсь, спускаюсь на пол, заливая его водой. Борька, став совершенно сумасшедшим, неуправляемым, прижимает меня к себе. Бормочет что-то на ухо. Что-то бессвязное… Хотя, с другой стороны, ну что он может сказать сверх того, что уже озвучил? Того, что теперь прорастает в пустыне моей души нежным хрупким побегом?
— Боря…
— Не отдам. Никому тебя не отдам. Я тебя люблю. Люблю, дуру, понимаешь?!
— Ага, — всхлипываю. — А тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасно неромантичный?
— Неромантичный? — повторяет он оторопело.
— Именно. Нет чтобы сказать любимой женщине что-то приятное.
