дымкой. Лес на его скатах грозно гудел под напором усиливавшегося ветра. Местные крестьяне знали, что так бывает всегда перед переменой погоды. В близлежащих селах стояла тишина. Четники ничем не выдавали своего присутствия, казалось, их совсем здесь не было. Комиссар даже засомневался в правильности своей речи на совещании. Может, он зря поднимал тревогу, может, разведчики пятой роты ошиблись в оценке сил четников и приняли за большой отряд их мелкие группы, имевшие обыкновение рыскать по селам в поисках добычи?
Однако его сомнения продолжались недолго. Со стороны ближнего села, Дрлупы, донеслась длинная пулеметная очередь. Видимо, четники заметили какой-нибудь партизанский дозор и открыли по нему огонь. Патронов они не жалели, это чувствовалось сразу.
Четники обычно стреляли наугад — партизаны открывали огонь лишь по очевидной цели. Ни одного лишнего выстрела, каждая пуля должна была сделать свое дело — таков был непреложный закон партизанской войны. За короткое лето и долгую дождливую осень партизаны неплохо научились драться, научились и побеждать, и переносить поражения. Все имеет свои причины, подчиняется своим законам — и победы, и поражения. На войне не бывает, чтобы все было гладко. Но на сей раз Шумадинец был уверен, что позиция отряда выбрана наилучшим образом. Если бы были в достатке боеприпасы, здесь один взвод мог задержать и уничтожить целый батальон.
Двенадцатая рота разместилась в промоине выше дороги. Перед ней возвышались отвесные скалы, в разрыве между которыми пролегала извилистая щебеночная дорога. Именно оттуда грозила наибольшая опасность — в любую минуту здесь могла появиться немецкая механизированная пехота. Надо было что-то срочно предпринять, чтобы закрыть противнику путь.
Подумав, Шумадинец решил перекопать дорогу канавой, а наверху, на скалах, создать запас камней, чтобы в нужную минуту столкнуть их вниз. Разве не так дрались сербы против турок? Каменная лавина грозное оружие в горах, пожалуй, опаснее гранаты и пули, так как от нее некуда ни укрыться, ни убежать.
«Если Лабуд взорвет виадук, — размышлял Шумадинец, — фашисты бросятся его преследовать. Следовательно, их надо достойно встретить. Для этого лучшего места, чем это, — не найти». И он приказал двенадцатой роте осуществить его замысел.
Место для засады было выбрано там, где почти отвесная крутая скала прижимала дорогу к самому краю глубокой пропасти. В расщелинах скалы можно было удобно расположить огневые точки.
Чтобы ускорить оборудование засады, комиссар перебросил сюда два взвода из роты Вишнича, но этого оказалось мало — было очевидно, что к утру засада не будет готова. Тогда комиссар, взяв с собой нескольких бойцов, отправился в ближайшее село за помощью, и уже через полчаса оттуда начали подходить крестьяне с кирками, ломами, лопатами.
Темп работ сразу возрос. Одна группа бойцов и крестьян перекапывала дорогу глубокой поперечной канавой, другая возводила на уступе скалы длинную стену из крупных камней, которые в нужный момент должны были рухнуть вниз, на головы вражеских солдат.
Шумадинец трудился вместе с «каменщиками». Время от времени он останавливался и всматривался в сторону Лапаревской высоты, где находился виадук. Но там все было неподвижно и тихо. В голову комиссара лезли тревожные мысли. Он пытался представить себе действия группы Лабуда, и перед его глазами возникала картина мощного взрыва, взметающего ввысь бетон и железо. В противном случае придется посылать новых людей, если не весь отряд, чтобы выполнить приказ Окружного комитета о выводе виадука из строя.
— Какая тишина, словно нет никакой войны, — прервал его мысли подошедший Лолич. — Что-то Лабуд не дает о себе долго знать, не случилось ли чего?
Шумадинец пожал плечами.
— До рассвета еще часа два, — как можно спокойнее произнес он и вновь принялся таскать камни.
А стена между тем быстро росла и в длину и в высоту. Глядя на нее, комиссар радовался, как ребенок, которому удалось своими руками соорудить что-то интересное и трудное. Будет, чем фашистов угостить!
Когда стена была готова, комиссар распорядился разбить крестьян на десятки и на каждую группу выделить по одному бойцу в качестве старшего. Задача десяток состояла в том, чтобы по команде столкнуть каменную стену вниз, когда немцы будут вынуждены остановиться перед канавой на дороге.
С приближением рассвета беспокойство все больше охватывало не только крестьян, но и бойцов. Некоторые, правда, храбрились и даже пытались шутить, а то и песню затянуть. Но шутки выглядели надуманными, невеселыми, а песни никто не подхватывал, и они обрывались сами собой. Ночь понемногу отступала, мрак развеивался, постепенно начала вырисовываться ломаная линия горизонта. В это время, словно раскат далекого грома, ухнул мощный взрыв на Лапаревской высоте. Небо над высотой прорезала яркая вспышка красного света. Бойцы повскакали со своих мест и зашумели.
— Ура-а-а! — кричал ошарашенный Космаец, перебегая от одного бойца к другому. Он бросался на них с разбегу, обнимал, стискивал своими тонкими, словно веточки, руками. — Я был уверен, — возбужденно говорил Космаец, — что они вернутся не с пустыми руками. Стоит нашему Лабуду что-нибудь задумать — обязательно осуществит.
Космаец едва не столкнулся с комиссаром отряда.
— Никак и меня хочешь обнять, юноша? Ну что ж, давай! — И впервые за эти дни Космаец увидел глаза комиссара веселыми.
Комиссар протянул руки к юноше и крепко прижал его к своей груди.
— Товарищ комиссар, вернутся они, как ты считаешь? Ведь среди них мой друг. Я очень хочу, чтобы все возвратились невредимыми.
— Мы все этого хотим, — ответил комиссар и, прищурив глаза, посмотрел в сторону Лапаревской высоты. — Да и почему бы им не вернуться? С ними Лабуд, а он умеет беречь не только свою голову. Чужие жизни он бережет даже больше, чем собственную.
Сказав это, Шумадинец про себя подумал, что сейчас судьба Лабуда и группы зависела не столько от них, сколько от сложившейся в районе виадука обстановки.
— Как только Лабуд вернется, мы уйдем отсюда? — тихо спросил Космаец.
— Разве ты так хочешь покинуть родной край?
— А почему бы нет? Многие ведь уходят. Кроме того, интересно повидать, как живут в других местах. Говорят, Босния очень красива.
Космаец чувствовал себя окрыленным. Все вокруг казалось ему прекрасным. Он наслаждался видом первого снега, укрывшего вчера еще грязные дороги и тропинки. С восторгом и гордостью думал он о товарищах, взорвавших виадук.
После взрыва на Лапаревской высоте вся округа ожила. В близлежащих селах поднялась ружейно-пулеметная стрельба. Тихо было лишь на Космае и на горе Храбрецов. Создавалось впечатление, что четники как бы подсказывали партизанам выход из окружения. Но в действительности пойти этим путем означало попасть в ловушку. Всего в пяти-шести километрах от горы Храбрецов, в Сопоте, располагался немецкий гарнизон. Небольшой по численности, но хорошо вооруженный, он наглухо закрывал
