что ему никак нельзя встретиться с Таргутай-Кирилтухом в открытом бою, он не видел конца изнуряющего людей и лошадей пробега по бесконечной степи.
Ясно было пока одно: бой он выиграть не сможет, но не должен и проиграть.
Темучин думал так: ещё день, три, пять, десять он будет уходить и уходить дальше и дальше, вглубь степей, а что потом? Войско Таргутай-Кирилтуха ринется за ним, как бурный кипящий поток, и, предполагал он, начнёт иссякать с каждым днём, отдавая силы степным далям и сомнениям, которые он поселит в души нойонов и воинов оставленными сотней следами. Но хватит ли этих расстояний и сомнений, чтобы иссушить поток преследователей, как иссушает степь весенние сходы с гор? Он не был уверен.
«Значит, надо что-то ещё поставить на их пути, — думал Темучин. — Но что?»
Рука Темучина, лежащего на кошме в ожидании шулюна, непроизвольно трепала край войлока. Войлок упруго скользил и скользил под пальцами, и вдруг узластые натруженные пальцы бывшего раба замерли на плотно выкатанной шерсти. «Войлок, — подумал Темучин, — вой-лок...» И он вспомнил, как с матерью и братьями бежал из куреня. Они обернули тогда колёса арбы войлоком. Темучин поднёс пальцы к глазам. На них блестели прилипшие шерстинки.
На следующее утро он приказал обернуть копыта коней войлоком. Земля здесь была каменистая, крепкая, как хрящ, и даже наблюдательный глаз не углядел бы на ней следов сотни. Казалось, что и в этот раз отряд Темучина поднялся в воздух и растворился в неведомом. Но это была не последняя загадка, которую он приготовил для Таргутай-Кирилтуха.
Была и другая, посложней.
18
Таргутай-Кирилтух выступил в поход на одиннадцатый день. Темучин не ошибся: сборы были долгими. Под свой бунчук нойон собрал тридцать тысяч воинов и, конечно, в первом же сражении разметал бы сотню Темучина по степи. Да и сражения не нужно было: воинов Темучина зажали бы в тиски и переловили арканами, как баранов. Таргутай-Кирилтух так и рассчитывал. Он, несмотря на разговоры, не верил, что у Темучина тысяча воинов. Неоткуда было сыну Оелун их взять.
Первые сомнения в том, что поход будет лёгким и успешным, появились, как и рассчитал Темучин, когда Таргутай-Кирилтух вышел к стоянке кереитов.
В широкой лощине меж холмов глазам Таргутай-Кирилтуха и окружавших его нойонов открылась не одна сотня кострищ. Уже размытых дождями, но явственно видных в ковылях. Таргутай-Кирилтух, досадливо морщась, обежал взглядом лощину, и в груди у него объявился тревожный холодок. Он угрюмо разглядывал чёрные пятна в ковылях и чувствовал: в затылок напряжённо смотрят глаза нойонов. Таргутай-Кирилтух хекнул натужно и, тяжело опираясь о луку всей рукой, полез с коня. Тот переступил копытами, но нойон зло дёрнул за повод и спрыгнул на землю. Шагнул к кострищу. Всё было так, как и должно. И ковыль вокруг примят, и золы нагорело немало. Костёр, знать, жгли всю ночь. Носком гутула Таргутай-Кирилтух потрогал обгорелые поленья. Костёр — видно было — растоптали, снимаясь со стоянки.
Таргутай-Кирилтух поднял глаза на сидящих на конях нойонов. Губы презрительно искривились.
— Хе, — выдохнул, — такое ведомо. Нажгли кострищ, чтобы попугать. Эка хитрость.
Голос Таргутай-Кирилтуха, и громкий, и насмешливый, выдал, однако, сомнение. И он повторил, словно хотел убедить не только нойонов, но и себя:
— Знаем, знаем такое.
Зашагал враскачку по лощине. Нойоны тронулись за ним. Что было у них в мыслях — неведомо, но бойкости в лицах не выказывалось. Однако и тревоги особой не обнаруживалось.
По степи с противоположного края лощины, от холмов, к нойону чуть не в галоп подскакали нукеры из передового дозора. Соскочили с коней, подступили вплотную. Таргутай-Кирилтух выслушал их, полез в седло. Вдел ногу в стремя, и — тяжело было поднять брюхо — нукеры подсадили Таргутай-Кирилтуха. Махом взлетели на коней и поскакали к холмам. Таргутай-Кирилтух потрусил за ними. Тронули коней и остальные нойоны.
За холмами взорам преследователей открылась широкая полоса. Как и рассчитал Темучин, ширина следа сбила с толку. Всем было ясно — здесь прошло большое войско.
Кто-то за спиной Таргутай-Кирилтуха присвистнул.
Сача-беки, скакавший стремя в стремя с нойоном, невольно сказал:
— О-го-го...
Набычился лицом и даже не взглянул на Таргутай-Кирилтуха. Да оно и к лучшему, так как увидел бы растерянно мечущиеся по степи глаза нойона. Тревожный холодок в груди у Таргутай-Кирилтуха поселился окончательно: костры можно нажечь, но вот следы за тысячу коней как натопчешь? Тут впрямь тысяче всадников проскакать должно.
«Ай-яй-яй, — чуть не сказал он, когда в мыслях пролетело: — Всё же собрал Темучин воинов. Где же? Когда?»
Но не хотел до конца сдаваться и крикнул нукерам, приподнимаясь на стременах:
— Курундая ко мне!
Хотел Таргутай-Кирилтух, очень хотел, чтобы старый охотник, для которого никаких тайн в следах не было, разрушил предположение о многочисленности отряда Темучина.
Нойоны родов спешились, ходили по степи. Глаза у всех были, да и каждый сам в следах разбирался. В степи росли и с младых ногтей за зверем ходили.
Сача-беки с Алтаном ушли вперёд. Шагали по истолчённой копытами степи, шарили глазами. Сача-беки губу прикусил, сказал себе: «Точно, здесь не одна тысяча прошла и не две, но больше». Посмотрел на Алтана, тот подбородок утопил в вороте халата и не ответил на его взгляд. Хмурое, враз постаревшее было лицо у нойона, нехорошее лицо. Не угадать было, о чём думает нойон Алтай. А тот размышлял так: «Прав был Даритай-отчегин и в том, что говорил ему, неожиданно прискакав к его юрте, да прав был и в том, что, сказавшись больным, не стал сам, ни нукеров своих не поставил под бунчук Таргутай-Кирилтуха». Башкой тряс при всех Таргутай-Кирилтух, когда от Даритай-отчегина прискакал перед походом посланец с известием, что болен-де его нойон и в поход идти не может, слюной брызгал, крича, что, вернувшись, шкуру с него сдерёт.
«Ну, до того, — подумал, вглядываясь в следы кереитов, Алтай, — нужно дожить, а вот как бы нам в походе самим головы не потерять».
Прискакал Курундай. Нойоны видели, как он шапку сорвал перед Таргутай-Кирилтухом, часто-часто закивал головой на его слова, повернулся, глянул в степь. Что-то ответил нойону и боком-боком пошёл по следам.
Таргутай-Кирилтух, не сходя с коня, ждал.
Охотник долго ходил по степи. Сутулая спина горбилась над следами.
Нойоны толпились возле Таргутай-Кирилтуха. Лица были напряжены. Подошли и Сача-беки с Алтаном. Сача-беки, похлопывая плетью по гутулу, остановился возле стремени Таргутай-Кирилтуха. Игравшая плетью рука выдавала, что вот и он
