Женщина.
Но зачем стрелять? Если ты сидишь в засаде и заодно с водителем? Отвлечь от чего-то более важного? Или же наоборот: подать знак о помощи?
Игнат медленно обернулся. Куратор неторопливо подошёл к нему фактически в упор:
— Где же Ваше оружие? — очки инкогнито сверкнули.
— Осталось в машине, в куртке, — чётко и безэмоционально ответил солдат.
— И как же оно выстрелило само? — обладатель капюшона наклонил голову вбок, стараясь рассмотреть пассажиров российского автоваза из-за спины агента.
— Это, наверное, крыса городская… Бэтмен! — пожал плечами Игнат, улыбнулся, сделал шаг вперёд, и с силой выбил из рук оружие Куратора на землю.
Завязалась жестокая, но при этом фактически бесшумная рукопашная драка. В ночной тени были видны отточенные движения профессионального убийцы и явно уже отошедшего от дел, более статного и одновременно “хрупкого” мужчины, который в конечном счёте уступил.
Уже отключаясь, в кольце рук Игната, Куратор достал нож, и, кашляя, посмотрел с ужасом перед собой. На последних сознательных секундах, пока он мог дышать, он с силой воткнул острую сталь в плотный бицепс спецагента.
Обмякшее, но всё ещё живое тело упало на гравий.
Игнат поднял взгляд и выпрямился. Перед ним стояла мёртвенно бледная девушка в его куртке. Её белёсые глаза, иссиня трупная кожа сильно контрастировали с ночной темнотой вокруг.
Грянул гром.
Девушка, что раньше называлась Кирой, сделала шаг вперёд к мужчине. Тот не сдвинулся. Её взгляд был прикован к его кровоточащей ране.
Игнат, буквально забыв на свете всё, включая его собственное имя, перестал дышать. Она была как снежная королева, как замёршие, переливающиеся блёстками, капельки росы на по-осеннему прекрасном колоске пшеницы. Её до этого такие сладкие медовые глаза были покрыты вуалью из хрусталиков льда. Как горячий молочный шоколад с ванилью в кружке, накрытый сладким куполом из холодной прозрачной карамели. Казалось, возьми ложку — разбей, смешай, и откроется новая грань удовольствия.
Я еле-еле стояла на своих будто переломанных ногах и не могла поверить собственным мыслям. Мне до безумия хотелось две простые вещи: плоти и крови. Игнат, мой странный ФСБшник, или 32-14, как его назвал Куратор, представлял изумительное сочетание перспектив. Перспектив для утоления этих двух моих желаний. Покачнувшись, я сделала шаг. Второй. А дальше, сама того не понимая как, будто во мгновение ока оказалась рядом с ним.
Высок. Брутален. Силён. Я втянула его аромат. А-а-а-х… Он пахнет как дорогой коньяк с нужной степенью выдержанности, отдавая всеми возможными дубильными веществами, которые этот крепыш смог набрать, пока созревал для меня… Я подняла свои глаза и посмотрела в его тёмные от возбуждения. По его тяжёлому дыханию, по напряжённым мышцам груди, по хлынувшей из раны крови было понятно, что он думает о том же, что и я.
— Можно? — спросила я странным для себя, будто выровненным на автотюне голосом. Переливчатым. Звонким. Женственным. Сексуальным. Томным.
Игнат, не отрывая взгляд от моих полуприкрытых ресницами глаз, медленно кивнул.
Мои пальчики медленно провели по буграм его стальных рук, а потом, резко приблизившись к воткнутому в плоть железу, с силой выдернули препятствие для наслаждения. В голове будто на кристально белом альбомном листе была высечена лишь одна кровавая мысль: “Вкуси! Вкуси! Вкуси!”. Однако, внутри резко возникло какое-то непреодолимое препятствие, будто колёса моего гоночного болида на трассе в секунду сковали железными цепями:
— Можно я чуть-чуть попробую? — я посмотрела на вытекающую из раны кровь, прикусив губу, и грустно соединив брови домиком.
— Можно, — отдавая себе отчёт, но не желая задумываться о последствиях, сказал спецагент. Никогда ещё он не был так сфокусирован, трезв, и одновременно до сказочного полон жизненных сил. Будто только в её присутствии у него за спиной возникли два невероятных своей силой крыла, и это ощущение жизни, полёта прямо здесь и сейчас…
Я облизнулась и нежно, начиная с ряда частых поцелуев кровавых струек из раны, приблизилась к эпицентру удовольствия. Кровь на вкус не была противной или “железной”. Она была как клубничный джем, вишнёвый смузи, мякоть самой сладкой черешни. По мне прошлась волна удовольствия, первая-вторая-третья. Это было как пить солнце, как погружать в радиоактивный двигатель радиоактивный элемент. По коже пульсирующе шли волны мурашек.
Игнат застонал.
— Я хочу тебя, — он тяжело произнёс, сдерживая рык. Его другая, незанятая моими губами рука, с силой взяла меня за запястье и потянула на себя.
Нехотя, я отстранилась. И улыбнулась.
— Так возьми меня… — сказала я ему шёпотом в грудь перед тем как поднять глаза.
Подул сильный ветер сзади.
— Если только об этом подумаешь, — произнёс тихий, вкрадчивый, будто голос самого дьявола из кошмара, — Твоя смерть будет самой болезненной из всех возможных.
Собственник до мозга костей, за которым стояли его слуги, замер, словно ищейка на охоте перед жертвой, и смотрел, как далеко сможет зайти ОНА, и… что важнее, ЧТО именно почувствует он сам, когда…
Её губы дотронулись до кровоточащей руки будущего мертвеца. Глаза Адама в секунду наполнились ядом. Руки сжались.
Слуги сделали синхронный шаг вперёд. Одним жестом отведённой руки назад Адам приказал псам стоять. Его грудная клетка в тесной кипельно-белой рубашке поднималась тяжелее, в разы тяжелее чем у уже успевшего ему изрядно надоесть представителя закона.
Медленно Адам поднёс отведённую в сторону руку к горлу, чтобы расстегнуть пуговку-другую на слишком сдавливающем дыхание плотном материале сорочки. Странно, но прилива любви, про которую так говорят обычные смертные, он не почувствовал. Наоборот, тёмное желание убивать, крушить, раздирать на куски увеличилось в геометрической прогрессии.
Она сладко застонала. Костяшки рук Адама хрустнули. Это не похоже на простое наслаждение кушаньем, это даже не игра с едой. Её сладкие причмокивания были подобны страстным поцелуям-засосам, которые она решила подарить не тому самцу, не своему альфе.
Игнат Шахов закатил глаза и вместо скромного наслаждения тем, что именно она выбрала его в качестве своего первого лакомства, сказал свой смертный приговор вслух про зуд в штанах.
Омерзение, злость, бешенство по щелчку взорвались вулканом в Адаме.
Он подлетел к ним.
— Если только об этом подумаешь, — Адам постарался вернуть себе хладнокровие, чтобы не напугать сбившуюся с верного пути его потерянную девочку, — Твоя смерть будет самой болезненной из всех возможных.
***
Я медленно подняла глаза на Игната. Игнат медленно опустил своё лицо на меня. Не убирая руки от груди блондинистого Аполлона и продолжая смотреть на него перед собой, голосом, полным безразличия, я задала простой вопрос:
