расследование и что тут будет — масштабы катастрофы в его сознании уже не вмещались; главное, что он окажется виновником и его поволокут куда-то на правеж, выводить на чистую воду. Но, на удивление, никакой драки, даже маломальского скандала, не получилось. Вахромеев огрызался, но слабо — чувствовал свою вину. Вокруг образовался кружок курильщиков, которые взяли на себя роль судей. Вите пришлось и тут представлять Юлия, рассказывать про яйцо и про то, как Вахромеев хотел надуть Юлия. Закончил Витя тем, что в обиду артиста не даст и не даст, чтобы позорили его рабочую честь. Мнения судей разделились: одни были полностью согласны с Витей, другие стали на сторону Вахромеева, рассуждая так: ну хорошо, артист Вите — друг, а Вахромееву-то — никто, брянский волк, пятая вода на киселе, так почему Вахромеев обязан за бесплатно делать хотя бы и яйцо, хотя бы и артисту? А с другой-то стороны, хоть ты и артист, а не будь лопухом; лопухов-то, которые сами свой карман оттопыривают — на, мол, возьми у меня деньги, — учить надо.
Пока суд да дело, Эдик успел с Жорой, цыганистого вида парнем, чернобровым и белозубым, переговорить. «Можно, — сказал немногословный Жора, поняв все с полунамека, и перекинул окурок из одного угла губ в другой. — Эскиз есть?» Эдик вынул из Витиного кармана бумажку с эскизом, отобрал заготовку, которой Витя размахивал, и передал Жоре. Жора глянул на чертежик и пошел к станку, Эдик и Юлий — за ним. Жора покрутил блестящие рукоятки, вставил заготовку и включил станок. Заготовка замелькала, завертелась, мягко гудя. Брызнула ослепительная стружка.
Судьи спохватились, подошли, окружили станок. Посыпались замечания и советы. Советовал Витя, советовал непонятно откуда взявшийся Степаныч, советовал даже Вахромеев — он еще дулся и косился на Витю, но стоял тут же, смотрел с интересом и советы давал язвительные. Какой-то мужичок, оказавшийся рядом с Юлием, говорил ему почти на ухо:
— Не-е, Вахромеев — неплохой мужик. Есть у него это самое, но он неплохой мужик. Неплохой. А это самое у него есть. А у кого его нет? У каждого свое есть. А так-то он мужик неплохой, не‑ет.
А яйцо появлялось. Тонкие смуглые Жорины руки с быстротой, почти неуловимой глазу, пробегали по рукояткам и рычагам — там подкручивали, там поджимали, там подвигали, а сам Жора впился глазами в заготовку, изогнулся над ней, подобно хищной птице, никого и ничего больше не видя и не слыша, ослепнув и оглохнув для всего остального. И все вокруг, что-то поняв, перестали сыпать советами, а молча уставились на заготовку, как на чудо, будто в самом деле появлялось не деревянное, а живое яйцо.
В толпе произошло какое-то движение. Юлий поднял глаза и почти с ужасом увидел начальника цеха.
— Что здесь происходит? — спросил начальник.
Кто-то ему объяснил. Начальник встретился глазами с Юлием, узнал, усмешливо дернул нижней губой, но справился с собой и сказал хмуро, но не свирепо, как ожидал Юлий:
— Ну и что, что яйцо? Жора и сам сделает, а всем чего околачиваться? Давайте, давайте по рабочим местам!
— Да мы перекурить только! — послышалось с разных сторон.
— Знаю я ваши перекуры! Давайте по местам!
Никто и ухом не повел — только что очнулись и заговорили разом. Начальник прошел мимо раз-другой и, ворча, удалился.
— А я был у него. Он меня из кабинета выставил, — сказал Юлий какому-то незнакомому, что стоял рядом.
— Не-е, начальник — мужик неплохой, — опять полез в разговор мужичок, что реабилитировал Вахромеева. — Попылит и отойдет. Не‑е, неплохой. Но свеженьких любит, это самое, чтобы дать почувствовать, — мужичок тряхнул кулаком и крякнул. — А без этого тоже нельзя, верно? А так-то он мужик неплохой.
— А вы фокусы умеете? — высунулся из-за спины мужичка парнишка с жадно-любопытным взглядом.
— Фокусы в цирке показывают, — цыкнул на него Витя, и парнишка растворился.
Жора наконец сделал последнее движение резцом, и яйцо, еще вращаясь, выпало из станка и начало падать по кривой; Жора поймал его на лету и подал Юлию. Юлий взял его в руки, чистое, шершавое. Горячее чувство благодарности к Жоре и ко всем им наполнило его душу.
— Я благодарен... Просто не знаю, как выразить, как благодарить...
— Да ну, чего там, — махнул рукой Жора. — Ладно.
Яйцо пошло по рукам, послышались соленые каламбуры по поводу яйца, мужской хохоток. Начались оценки:
— Неплохо, неплохо... Молодец, Жора... Как он ловко его... Шлифануть бы еще... Да лачком прозрачным сверху...
— Не надо больше ничего, я сам, — запротестовал Юлий.
Но кто-то уже понес яйцо шлифовать.
Ах, какие они все хорошие люди — и Жора, и Витя, и Эдик, и Степаныч... Даже Вахромеев, даже начальник — неплохие, в самом деле, люди. Даже этот убогий мужичок, что их непременно защитить хочет — в сущности ведь, хороший, добрый человек... Им бы что-нибудь хорошее сейчас...
— Кто-то тут хотел фокусы? — поднял он глаза, собирая волю. Прошелся, потирая руки, гладя длинные пальцы, поймал на лету чей-то соленый каламбур по поводу яйца и развил его:
— Кстати, а вы знаете, где у слонов самое уязвимое место?.. У меня дедушка был дрессировщиком. Однажды после революции ему предложили взять группу слонов — ее бросил француз и сбежал. Своего кода общения с ними он, разумеется, не оставил, слоны тоже помалкивают... — начал он забавную историю.
Кругом начали улыбаться, расступились. Юлий завладел всеобщим вниманием — только оно могло его подстегнуть, взбодрить, привести в нервно-возбужденное состояние вдохновения, потому что он не был готов что-либо показывать, — и тогда, не прерывая рассказа, он подошел к парнишке, который просил фокусов, взял его за нос, тряхнул, будто высморкал, подставил вторую ладонь, и в нее посыпались, бренча, монеты. Все засмеялись. Он подошел к мужичку-всепрощенцу и его тряхнул за нос, и снова посыпались монеты. Он подошел к Жоре, опять тряхнул — осыпались уже рубли и трояки.
— Это ваши, — взял он Жорину руку и переложил в его ладонь деньги. Жора удивленно рассматривал их.
— Да они вроде настоящие! — поднял он удивленные глаза и обвел всех невидящим взглядом.
— Заработал, Жора! Вечером пьем! — раздалось вокруг.
