«А, а, а! Делай как полагается. Без рывков. Ноги перед собой. По-о-олная амплитуда».
Да к то же эта девка такая? Господин Танит был измучен страхом, но количество адреналина в крови и обострившаяся жажда перепробовать все радости земные, придали ему сил. Упорно вел он свой подбородок вверх, касался турника, и опускался вниз, полностью распрямляя руки. Раз за разом, раз за разом. Последний десяток дался ему с таким трудом, что отчаянье почти овладело Танитом, однако… Победно взревев, превозмогая жжение и судороги в мышцах, он таки добил сотню и обессиленно повис.
— Я справился, — простонал он. — Пощади.
«Н-еа», — был ответ. — «В конце слишком быстро сдал вниз. Не считается».
И с драматичным, но коротким «А-а-а…», сутенер и наркоторговец, упал в костерубку. Его смерть не была особенно зрелищной. Жернова мгновенно размололи худое длинное тело, словно одну большую макаронину. Через тридцать секунд из выходного отверстия выползла колбаса лаково-блестящего фарша. Она свернулась кольцом на вершине кучи созданной крысиными тушками, и начала медленно сползать вниз. Даже этот кровавый паштет сам по себе выглядел крайне недовольным.
Слишком вероломно. Слишком.
Костерубка медленно остановилась.
— Вот кондом, — выругался Бритти. — Действительно сделал сотку! Теперь я выгляжу глупо.
— Ты никак не выглядишь, — Спотти смотрела на омытые кровью жернова. — Тебя вообще не видно.
— Не умничай! — огрызнулся горб. — Вы посмотрите какая остроумная! Так и порежешься. Ладно. Как я и предполагал, этот пестрый гомик дал нам тухлый след, а сам сейчас наверняка занят чем-то перспективным. Неважно. Найдем его завтра.
— Почему завтра?
— Это представление меня вымотало… Было весело, но теперь я чувствую, как Шторм смотрит на меня. Внимательно смотрит. Еще один фокус и я рвану по шву.
— Ты собрался спать?
— Да. Затаись где-нибудь… Хоть здесь же в подвале, он честно нами захвачен. Гангстерские войны, пиф-паф. Все, я спать.
Спотти осталась одна, с шариком мраморной плоти за плечами. Она вздохнула, и принялась спускаться по железной лестнице.
Почти в это же самое время писатель-беллетрист Никтей Зайло сидел на своей кухне и жарко дискутировал со своим хорошим другом Лайаром Тинто. Тема спора была: есть ли у волков будущее и можно ли считать их новой ступенью эволюции. Никтей считал, что все носители болезненного дара — обречены и естественным образом загремят в ящики во время нового пробуждения. Каковое пробуждение несомненно нагрянет, потому что в мире есть только отливы и приливы, рассветы и закаты, короче разнообразные фрикции. И смысл их в том, что ни одно состояние не длится вечно.
Тинто от злости вгрызался в стакан, и неистово парировал речами, в которых волкам отводилась решающее место. Именно они, страдающие чудотворцы, высосав силу Шторма по капле, разгонят его, как лодочник веслом разгоняет туман.
— Каким веслом? — брюзгливо спросил Никтей, доставая из-под стола новую бутылку. Пустую он элегантно выбросил в раскрытое окно. — Веслами же гребут. В крайнем случае им можно ударить по голове. И вообще, все это поэзия, а поэзия, как известно, — мусор. Тебе привести статистику самопроизвольной гибели волков? Я приведу… Ты наливай пока, а я приведу.
Он поднялся и уверенно двинулся по заставленной табуретками кухне. Временами у Никтея случались литературные вечера, на которые приглашались редакторы, литераторы, журналисты и проститутки. Никтей заставлял последних давать устные рецензии на статьи и главы, чтобы все могли увидеть реакцию глубинного народа на свое творчество. Ведь как известно, тот кто расшевелит лежачего — тот говорит голосом бога. Самый унизительный и болезненный секс, и все его девиации, не производили на девушек такого впечатления, как эти вечера.
В углу, на сдвинутых вместе стульях, спал неизвестный. Он завернулся в подраную простынку и сладко похрапывал. В этом не было ничего странного, кто-то постоянно засыпал в квартире Никтея, не в силах перебороть гостеприимство хозяина.
На самом деле никакой статистики он, конечно, не вел. Писателю просто понадобилось в уборную. Однако Лайар старательно разлил водку, и готов был обрушить любой график, и гневно ссыпать в мусорное ведро любые числа.
— Разумеется многие из них погибают! — объявил он, когда Никтей уселся на свое место. — Волшебники пока не в силах нащупать ту границу, определить потолок, за которым сила перестает подчинятся им. Но это вопрос времени! Ближайших лет. И когда они возьмут каждый по способностям, и соберут всю эту силищу вместе, катаклизм никогда больше не пересечет берегов.
Никтей на вдох опрокинул стопку и снисходительно улыбнулся.
— Ты хоть раз говорил с кем-нибудь из них? Не с гадалками из Радуги, а с настоящим волком, который не вылезает из-за тренажеров, что бы его внутренности не выстрелили серпантином из задницы? Они все кончают одинаково. Превращаются в полуподвижные горы мускулов, а потом все это наслоение мышечной ткани тяжело, невообразимо мучительно, с треском и хрустом начинает разрывать Шторм. Потому что власть, любая, — дешевый наркотик. Нет ничего ужаснее потери божественности, когда твои солнечные крылья начинают отсыхать, превращаться в куриные порхала. Поэтому волки никогда не сдают назад. Волки так же не ищут границ. Если у них есть возможность хорошо питаться и наращивать мускулатуру, они ровно этим и занимаются до самого конца. И все они, как и любой наркоман, истеричны, подозрительны и постоянно злы. Хрена с два тебе они объединятся: моментально перебью друг друга из зависти.
Лайар закусил лепестком соленой капусты и покачал головой.
— Ты это сейчас сам придумал.
— Вовсе нет, — Никтей разлил по новой. — У меня есть поклонница в Отвесном. Натуральная волчица. Писала мне письма у меня же на столе, не выходя при этом из дома. Такая, понимаешь, демонстративная особа. Держит сеть тренажерных залов и точки сбыта стероидов для начинающих. То, что я тебе сейчас рассказал, это почти один в один ее слова.
— Но она-то… Она-то держится? Не пытается взять больше, чем нужно?
Неизвестный вдруг забормотал во сне, потом перевернулся на другой бок и смолк. За окном визгливо отчитывали какого-то Гайсика. Лениво каркали вороны.
— Она говорит, что это дается ей с большим трудом. Практически же, ее мышечная масса продолжает расти. Нет-нет, да и пожмет две сотни. Только моргнет, а на грифе уже двести двадцать. У нее нет друзей, нет любовников, всех
